Словно гора, предо мною черное горе встает!
Милая сердцу не хочет знать Саккаки сироту!
Я видел локон своенравный
Глаза на луг похожи стали, взглянув на эти розы щек"
Чтоб видеть розовые губы, я пролил алых слез поток..
Когда вздыхал я, полный страсти, о дивных локонах твоих,
То галию и легкий мускус разнес по миру ветерок.
Река печальных слез взрастила нарван и стройный кипарис.
О стройном стане милой плача, я от печали изнемог!
С весенним облаком сравнила мое печальное лицо;
От слез моих жасмин и роза теперь растут у милых ног.
Я видел локон своенравный под дуновеньем ветерка —
Кольцом завился — стал он дэвом, развился — и драконом лег.
Едва ты на меня взглянула — попало сердце в сеть кудрей,
Науку новую придумал колдун — коварный твой зрачок!
Любя Ширин, Фархад и горы дробил в неистовстве своем,
А Саккаки приносит душу раздробленную в твой чертог!
В ней чувства не было и нет
Лукавым взором ввергла ты меня в сто тысяч горьких бед,
Смотри — окрасил твой агат мое лицо в янтарный цвет!
Меня от двери гонишь ты, меня теперь чужим зовешь,
Зачем же другом ты звала и слала взглядом мне привет?
Сказала о любви она? Едва ли правда в этом есть!
Оговорилась, может быть, — в ней чувства не было и нет.
Из глаз и сердца пусть течет ручей кровавый день и ночь —
Они безумием своим мне причинили страшный вред.
С тобой свиданий я лишен и все ж не жалуюсь на рок:
Он сделал тутией для глаз прах стоп твоих — ведь в нем мой свет!
Пусть лоб нахмурила она и брови сдвинула — и все ж
И в сердце и в лице ее искать напрасно гнева след!
Всевышний, создавая мир, определяя жребий душ,
Дал Саккаки — бедняге в дар тоску и горе сотен лет.
Сердце тверже наковальни
Облик милой видя, мудрый спросит: "То лицо ль?
Душа ли?" Улыбающимся лалом кажутся уста меняле!
Рот — бутон, как жемчуг зубы... Кто сказал так — не солгал,
Легкий стан твой кипарисом, правда, неспроста прозвали.
Видя облик твой прекрасный, мягкою тебя сочли.
"Сердце-тверже наковальни!" — вот что вскоре все узнали.
Локоны и лик твой видя, день и ночь мы хвалим их,
А глаза, увидев щеки, "это — месяц" всем сказали.
Волосы твои китайским мускусом зачем зовут?
Тот, кто так сказал, у мудрых умным прослывет едва ли.
Слезы Саккаки назвали градом те, что знают, как,
Видя щек твоих тюльпаны, предается он печали.
Когда б любимая моя не причиняла зла
Когда бы милая моя передо мной была,
Я б не скорбел, хотя бы скорбь стократно возросла!
Я б отдал жизнь свою за то, чтобы "на меня,
Как пыль копытами коня, с дороги подняла.
Я б кровью сердца своего картину написал.
Когда б с улыбкою ко мне та пери подошла.
Когда бы знал мой друг о том, как плачу я о нем,
Я б встретил тысячу врагов, не опустив чела!
И, умирая, я совсем не стал бы горевать.
Коль ты б соперника, как пса, с дороги прогнала.
Я мог бы вынесть гнет врагов, над горестью смеясь,
Когда б любимая моя не причиняла зла.
Соперник бы не стал тебя кусать, о Саккаки,
Когда б тебя твоя любовь, как пса, ценить могла!
Красоты не знают люди
Пред лицом твоим склонились гурии в смущенье,
Ива с кипарисом видят стан твой в восхищенье!
Нет числа прекрасным девам в Чине и Хотане,
Но рабов моей любимой больше, нет сомненья!
Улыбнулась ты! Меж лалов перлы показались —
Морем, рудниками стали очи в упоенье.
Вздохам и рыданьям внемля, ты лицом светилась —
Так приятна розе влага, ветра дуновенье.
Если ты мечом захочешь поразить влюбленных,
То скорей подставить шею примут все решенье.
Пред тобою ясный месяц, словно раб хабешский,
И, клейменный, скрыть не может он происхожденья.
Красоты не знают люди, хоть о ней болтают.
Саккаки ее увидел в зримом воплощенье!
Плачь мое сердце
Сила творца на лике твоем, словно письмо, начертала пушок,
Он возвещает аяты красы на север, запад, юг и восток.