Увижу: стройная моя в улыбке розою цветет —
И в жертву душу принесу, что истомилась от невзгод,
Огонь разлуки злобно жжет, о мусульмане, сердце мне,
И сердца кровь из скорбных глаз теперь без устали течет.
Коль два-три дня промучит рок меня подобною бедой,
То скоро мой последний след в пучине горя пропадет.
Я понял ныне: гнет ее на самом деле — верность мне.
О боже! Сохрани ее и этот милосердный гнет!
Стихи о локонах ее отныне знает целый мир;
О них поэму ветерок пускай любимой отнесет!
Коль небо, ранящее в кровь сердца людские что ни час,
Услышит стон мой, то само горячей кровью изойдет.
Она смеется, Саккаки, при виде желтых щек твоих —
Пусть к радости ее всегда шафранный цвет ланит зовет!
Тебе лишь горе
Косы твои счастье несут сердцу, утратившему покой,
Я благодарен, что, наконец, счастье мое повстречалось со мной!
Ты душу сожгла, как дерево уд, как амбру душистую — тело мое,
И спас меня от горшей беды лишь подбородок серебряный твой.
Горько скорблю я: раньше я был знатной особой — ее рабом,
Ныне простым влюбленным я стал — чернью я стал для дорогой.
Вдруг на других взглянет она — и от испуга я не в себе.
Ах, неужель из-за любви вечно я буду полон тоской?
Войско кудрей, не зная пощады, лицо закрывает любимой моей, —
Вечер сменил лучезарное утро, весна сменилась дождливой порой.
Луною назвал я лицо любимой, потом прошенья за это просил.
Ты ведь прекраснее всех на свете, меркнет луна пред такою красой.
Плачь, Саккаки, с давних времен так промыслитель создал весь мир —
Прочим восторги, радость даны, тебе — лишь горе, что встало горой.
Сотни причуд
Жемчуг струится из глаз моих, как губы-кораллы на ум придут,
Мысль о любимой — сердца наперсник, лалы ее душу влекут.
Если опишут ангелы в небе гуриям рая твою красоту,
Рай позабыв, к порогу любимой, чтоб там жить в раю, поспешно уйдут.
Если лица ее — гулистана — о быстрый ветер, коснешься ты,
Ей расскажи, что черные кудри печальную душу к себе зовут.
Милой ланиты розам подобны, нежной травою поднялся пушок,
Сад раздражен, что ими подольше полюбоваться ему не дают.
Видя мой образ, друзья решили, будто живу я, но это не так.
Каждый день мою жизнь отнимают моей любимой сотни причуд.
"Мы ее зубы хотим увидеть!" — сказали очи, полные слез, —
Море Омана к перлам стремится, они отраду ему несут.
Если стремленье к жестокой царице тебя убьет, что с того Саккаки.
Всех, кто к царице вечно стремится, — знаешь ты, всех беспощадно убьет!
Душа больная плачет
Тело сожжено в разлуке, и душа больная плачет,
И глаза багрянит кровью, в горе изнывая, плачет.
Нет лекарства от болезни! Видя, как душа скорбит,
Разорвал свой ворот лекарь и, покой теряя, плачет.
К жемчугам-зубам стремлюсь я, плачу, видя розы щек.
И, тоску мою заметив, облако, страдая, плачет.
Вечером в собранье станут спорить о твоем лице —
И светильник в тяжком горе, завистью сгорая, плачет.
У дверей твоих лежу я много лет подряд, как пес,
Мусульманин и неверный, на меня взирая, плачет.
Плачет милая, увидя, что меня жалеет враг.
Лживо ль, искренне ль — не знаю, сердцу дорогая плачет.
Знатный ли, простой ли, мудрый иль невежда — весь народ,
Горе Саккаки немое ясно понимая, плачет.
Дерзкий, чего же ты хочешь?
Если увидит в зените солнце твою красоту —
Будет одну лишь знать о закате мечту.
Облик любимой увидев, роза краснеет, стыдясь,
И говорит: "О когда я так, как она, расцвету!"
Брови твои в полнолунье видело небо — и вот
Скрыло оно полумесяц, всюду разлив темноту.
Сердце, глаза твои видя, стонет, а ты все молчишь;
Что ж, как Мессия, не хочешь словом прогнать маету?
Яблоки — алые щеки — сердце поймали в полон;
Чтобы увидеть их мог я, скинь поскорее фату!
Враг убивает жестокий, знать ты не хочешь о том,
Долго ли будет у милой пес на хорошем счету?
Если ты хочешь, как воду, лить мою кровь — не стыдись,
Грех твой возьму на себя я, ты сохранишь чистоту.
К милым ногам поминутно слезный струится поток.
Дерзкий, чего же ты хочешь? Вспомни свою нищету!