Выбрать главу

Полегчало Шурке, прояснился наш Ангелочек.

Экая сила в глухаре, только вот помирал парень, а уж теперь и на ноги встал. Будто бы глухарь отдал Шурке свою лесную силу.

Одно мне в досаду было — как это я сам до ружья не додумался, сидел и ждал, пока мне старик подсказку принесет.

До Шуркиной хвори охотник во мне голоса не подавал. А после первого своего глухаря думаю — а не сходить ли еще разок. Заряды у меня остались, добуду в лесу новую еду, чем плохо?

Только наладился снова идти — заходит к нам Мишка, которого за малый рост и маленькие глазенки называли Мышонком. А он — ничего, откликался, привык.

— Федя, — говорит мне Мышонок, — давай заработаем кучу денег, хочешь?

— А что толку, — смеюсь я, — хотя б и хотел. От хотения в кармане не прибудет.

— Иль не слыхал? — удивляется Мышонок. — Людей собирают, плоты плавить. Федь, рискнем на пару, слетаем до города, заработаем по полтыщи, рази худо?

— Ишь ты, ловкий, так тебя и ждут полтыщи, держи карман. Видал, как Сысола разлилась? Воткнет тебя в какой полой, и загорай, пока не обсохнешь.

Говорю это я Мышонку, однако чую, что слова его занозой зацепились где-то в душе. Конечно, пойду я в лес, добуду еще глухаря. А ежели не добуду? Чего тогда кусать будем? А плоты плавить хоть и рисковое дело, все ж не один обед домой принесешь. А может, и правда рискнуть? Волков бояться — в лес не ходить. Да и в городе я не был ни разу. До того хочется побывать в городе, хоть поглядеть, что это за город такой. И если я доплыву и плот довезу, точно, дадут кучу денег. Можно братьям гостинцы привезти. И самое главное — в городе буду, мамину могилу найду. Без нас ее схоронили, а куда положили, никто нам не сказал. Не дело это — материну могилу не знать…

Мышонок, конечно, заметил, что зацепил меня своими словами, и гнет дальше:

— А чего? Братишки тем временем у тетки поживут. Да они и сами уж смогут, эвон какие молодцы.

— Может, и в самом деле попробовать? — говорю я, вроде спрашиваю братишек.

— Ты за нас не бойся, — говорит белобрысый Митя.

— Только гостинцев из города привези, — соглашается и Шурка.

— Ясное дело — привезу! — обрадовался я.

Так и решилось.

Наутро мы с Мышонком пошли к плотам. Их много было, плотов-то. Приткнули их к полузатопленному крутяку Сысолы. Сверху глядеть — длинная гнутая лента щетинится крепкими еловыми вицами. Кое-где на плотах уже дымились костры, и вокруг сновали мальчишки, наши ровесники, очень серьезные и озабоченные. Было много своих, были и незнакомые, — из соседних деревень, должно.

Нам с Мышонком дали по плоту. Мне достался ровный сосновый лес, четыре плитки. Смотрю на маркировку, написано: «авиа». Значит, самолеты будут строить. Как бы это мне приплавить «авиа» в целости. Сколько тут самолетов получится! Бревна такие ядреные… Сколько они фашистов разбомбят… Приплавить бы в сохранности, а там уж эту сосну доведут до ума…

Хожу по своим четырем плиткам, проверяю, хорошо ли сплочено-притянуто каждое бревно к ромщине[3]. Запасными вицами и проволокой креплю углы крайних плиток. Потом на накате срединной плитки, на поперечных бревнах, сколотил себе шалаш из досок, натаскал туда соломы, натаскал земли для костра и топлива. На эти хлопоты ушел весь день.

Дали нам, плотогонам, хлеба, дали крупы и по шесть крупных кусков сахару. Мышонок и другие уже толкнулись — река взяла их плоты, понесла. А я еще домой, сбегал, надо ж было поделиться едой с братишками. Они не очень и отказывались. У меня в мешке было еще немного картошки — тетка дала, взял я котелок да кружку и еще взял любимую книгу — «Спартак». На реке нечего будет делать, знай себе плыви, — почитаю всласть. На старой обложке уж и не разобрать, чего нарисовано, зачитали совсем.

Проводили меня братья, отпустили конец цинковой пряди, которой плот был привязан, сильное течение подхватило меня, развернуло и весело понесло вниз. Братишки чего-то растерялись, молчком бегут по берегу, глядят, на меня. Я тоже на них гляжу, и жалко мне их, маленькие ведь совсем, Шурка только выздоровел, не надо бы их оставлять… Но вот равнодушное течение отнесло меня к середине, а у поворота и вовсе отжало к другому берегу.

— До свиданья! — кричу я братьям и медленно машу им длинным багром.

— …данья… — доносится до меня.

И не стало их видно за поворотом. Остался я один, кругом только мутная вода стремится под уклон и несет меня в тревожную неизвестность. Был вечер, солнце бросало на реку длинные острые тени прибрежных елок и пихт. Деревья на низком берегу по пояс стояли в паводковой воде.

вернуться

3

Ромщина — длинная еловая жердь, к которой вицами прикрепляются бревна.