Я чувствую: в настоящем деле он — надежный товарищ. И радиостанцию знает как свои пять пальцев, и руки у него ловкие, ежели уж начнет работать, переделывать не придется. А вот когда Воробей-разбойник необязательность чувствует, условность происходящего — отрешенней человека во всем мире не сыскать. Но это я попозже понял, не сразу.
Немало хлопот доставлял мне и механик-водитель Гайдуков. Сам Насос-Крыльчаткин. Вполне оправдано титулованный! Ибо всеми правдами и неправдами он доставал шнапс и пиво (деньги он получал немалые — за выслугу и за классность). Конечно, застукивали его. Следовали выговора, сутки простого, строгого, меня ругали за него, и я сам ругался, но…
Однако не выгоняли Гайдукова. Механиком-водителем он был действительно классным, отменнейшим! В учебном были механики, тоже будь здоров какие старички-водители, но этот — из всех асов ас! Танк в его руках что игрушка, и мчался он как по маслу — ровно и мягко, без обычной дикой тряски, и с полуслова понимал Гайдуков всякую команду, даже более того — он предугадывал команды… Значит, когда сидел за рычагами — думал. Соображал. Я вдруг, почти сразу, почувствовал величайшую уверенность в танке, ну такую уверенность — которая в большом деле — как счастье.
Словом, Гайдуков был механик милостью божьей. Однажды, когда меня ротный крепко отчитал за его загул, я, еще не остывший, со всего пыла, которого у меня тоже хватает, налетел на Гайдукова: мол, ты позоришь всех, и меня, и пропил ты всю свою волю.
Он, пожалуй, никогда еще не видел меня таким взвинченным, готовым полезть с кулаками, и это, по всему, задело его. Даже шрам на щеке побагровел. Но ответил он, как всегда, с усмешечкой:
— Слушай, командор, а хочешь — в рот не возьму?
— Ври давай, — говорю в сердцах. — Обещалкин.
— Не веришь? А давай об заклад. Опять же на бутылку шнапса. Только ты сам, собственноручно вручишь мне ее.
И ведь проиграл я пари, вот что удивительно! Месяц прошел, все кругом удивляются, а Гайдуков — ну хоть бы кружку пива выпил…
Я уж было позабыл о нашем закладе, но однажды вечером он сам напомнил мне:
— Командор, а где же наша заветная? Сегодня, между прочим, срок…
Я растерялся. Вспомнил. И отступать мне было некуда. Сказал самонадеянно:
— Через часок будет.
— Откуда же, позволь узнать, она явится? Уж не в самоволку ли слетаешь?
— А это уж мое дело.
Воробей-разбойник вызвался было мне в сотоварищи, но я отказал ему. По старой лесной привычке знаю: иногда человеку лучше одному дело делать.
Потом, если уж честно признаться, мне хотелось испытать себя в предстоящей деликатной ситуации. Хотя, конечно, это ложное испытание… Кто спорит. Да и путать никого не хотелось. Если что — один в ответе.
Недавно я узнал одно местечко, совсем недалеко от нашего парка. Возвращались мы со стрельбища через городок, ротный поручил мне отвести солдат в казарму. И как раз на нашем пути оказался кабачок. Ну, ребята начали канючить — зайдем да зайдем… Я уж было заколебался, но потом решительно отказал. Потом еще представился случай, зашел я туда, выпил пивка. И, как бы между прочим, бармен успел сказать, что в этом же доме у него, с другого конца, аптека и там всегда имеется шнапс. Зачем сказал? А как же, выручка-то ему тоже нужна, а на одном пиве дана таблетках много не наторгуешь…
И вот сегодня, прижатый к стенке Насос-Крыльчаткиным, я решил, если можно так выразиться, проверить аптеку…
Бесновалась темная ненастная ночь, с ветром и холодным дождем. На днях выпал снег и сразу стаял. И вообще — зимы здесь препаршивые, слякотные, настоящего снега и настоящих морозов вовсе не бывает. А это еще хуже — влажный ветер пронизывает до костей, недаром все мы замучились здесь фурункулами…
Влажный холодный ветер сечет лицо, пусть сечет, это даже хорошо. Самая что ни на есть воровская погода…
Кабачок уже был закрыт, и я осторожно шмыгнул к крыльцу аптеки. Нажал на кнопку звонка. Через некоторое время выглянул хозяин, тот самый бармен.
— Гутен абенд, — говорю, — добрый вечер. Шнапс битте.
— Гутен абенд, — отвечает он, не удивляясь нисколько.
Он узнал меня, пригласил зайти. Из коридорчика мы попали в большую комнату, стены которой состояли из сплошных полок.
Сложно пахло лекарствами и всяким разнотравьем, но мне некогда было рассматривать и обнюхивать это хозяйство. Я дал бармену марки, значительно округлив сумму, взял две «бомбы» шнапса и выскочил в темную ночь.
Цел и невредим вернулся я в казарму. На всю операцию ушел час с небольшим, а руки дрожали, будто целый день по тайге блуждал и еле выбрался к жилью.