— Дас ист айн шёйне аусзихт! — напрягая память, говорю я.
— Что-что? О чем ты толкуешь? — спрашивает Володя Якушев, которого Гайдуков недавно титуловал Полумосквиным — за его явно не московскую примесь.
— Я говорю: какой прекрасный вид…
Чуть в сторонке сидит и пиликает на губной гармонике наш Воробей-разбойник; по боевой тревоге он не решился взять аккордеон, однако для таких экстренных случаев у него имеется про запас губная гармоника. Решительно не может жить человек без музыки!
— Да, правда, пацанва, мирная картинка… — задумчиво повторяет Гайдуков. — Прямо не верится. А всего лишь несколько лет назад… С одной стороны — наши прут, с другой — американцы лупят… другая была картинка… И встретились союзники на Эльбе!
— Ты Леша, случаем, не обнимался с союзниками? — спрашиваю я.
— Не… Я в Восточной Пруссии Гитлера добивал.
— Все хочу спросить у тебя: на щеке-то что за след? Пуля?
— Нет, Федя. Нож.
— Как?
— Ыхы… Я тогда еще не был танкистом, в полковой разведке обретался. Гонимся мы за драпающим немцем впритирку. Замотались, выдохлись. Зашли в какое-то поместье, поужинали и — спать как убитые на втором этаже. А часовой, каналья, тоже прикорнул. Утром спускаемся умываться в нижних рубахах — что такое? Народу вроде бы больше стало… и некоторые по-немецки лопочут… Ну и схватились за ножи. Оказывается: ночью немцы, какая-то группа, зашли в дом и тоже завалились спать, полумертвые. Ну, пока выяснили отношения, мне и полоснули по щеке, хорошо — не по горлу. Нас больше было, и мы раньше проснулись… Всяко случается на войне, Федя…
Гайдуков умолк и снова зачарованно уставился на реку.
Неожиданно к нам подошел начальник штаба подполковник Броневой. Мы было сделали движение встать, но он остановил нас мягким взмахом руки: отдыхайте, мол. Уселся рядом с нами, все еще в комбинезоне, спросил:
— Так какие проблемы решаются на берегу Эльбы?
— Да чудно, товарищ подполковник, — сказал Гайдуков. — На Эльбе и — вдруг такая тишина.
— Действительно — хорошо. Отстрелялись…
— Однако с союзничками-то все больше нелады, — продолжает Гайдуков. — Неужели совсем рассоюзимся? А то так и не успею демобилизоваться…
— Успеешь, Гайдуков. После такой войны хотя и будут разногласия, но должны люди найти понимание… Ведь люди все-таки…
— А вы, товарищ подполковник, как — всю жизнь решили… в армии? — спросил я Броневого.
— Я? — он заинтересованно остановил на мне внимательный взгляд. — Да, Мелехин. Именно так я и решил, — он улыбнулся и добавил: — Ведь мы, хохлы, службисты, не правда ли?
Он говорил не спеша, выразительно, с еле уловимым украинским акцентом, который придавал его речи приятную напевность. И вообще — очень мне нравится этот подполковник! Умный и пошутить любит, никогда не гаркнет на тебя свысока. Всегда до конца выслушает. Уважают его в части: я не раз слышал от солдат, что, дескать, приказание подполковника Броневого не просто хочется выполнить, а хочется сделать как можно лучше, всей душой…
Вот если бы в армии все такие командиры были!
— Вы меня извините, товарищ подполковник, — не отцепляюсь я, — но мне хочется знать: чем вам по душе служба в армии?
— А всем! — сразу ответил он. — Всегда с людьми. Это уже хорошо. И силищу эту грозную чувствовать — хорошо, — он кивнул на танки. — Быть на главном течении жизни… Поверьте, товарищи, в современном мире армия — очень важный элемент. Очень, — подчеркнул он. — Армия, Мелехин, это образец силы государства, так сказать, концентрат.
— Так-то оно так…
— Мне кажется, и вы бы могли стать отличным офицером, Мелехин.
— Я? — меня даже в пот бросило от такой категоричности.
— Парень вы толковый, я уж давно присматриваюсь к вам.
— Ежели бы мне предложили сразу после учебного, я, наверно, пошел бы в офицерское училище, — сказал я прямо.
— А теперь? Что изменилось?
— Да уж изменилось кое-что…
— Неужели повлияла стычка со Стукачевым? Гауптвахта?
— Вы все знаете?
— Обязан… — он опять улыбнулся.
— Не только это, товарищ подполковник.
— И отпуск сорвался. Стукачев категорически против.
— Да, жаль, конечно… Отпуск-то более всего жаль, — с невольным вздохом сказал я. — Дина… девушка ждет.