— А пошли к ним в барак! — решается Ленька.
— А пилы как же?.
— Эта последняя.
— Тогда пойдем.
В бараке, где живут колхозники, я не раз бывал: с пацанами резались в карты. Но ничего такого в те разы со мной не бывало. Шел я туда, никого не стесняясь, спокойно шел. А теперь… Теперь мне как-то не по себе… И страшно заходить, и стыдно.
В бараке картина знакомая. Посредине длинный стол на козлах, по сторонам — узкие железные койки, изголовьями к стене. Налево у входа — большая кадка с водой; направо — жаркая печь, от пола до потолка увешанная сохнущей одеждой — фуфайками, штанами, юбками, портянками, валенками. Из-под барахла и самой печки не видать. Вся эта выставка устойчиво и терпко пахнет потом. Как с улицы в барак зайдешь — за малым с ног не валит…
По концам стола отчаянно светят лампы-семилинейки, без стекол. Народ поужинал, и каждый занимается своим делом: кто одежду латает, кто тасует самодельные карты, а кто уже храпит, умаявшись за длинный рабочий день.
— А-а, женихи пожаловали! — басом угадывает нас Большая Домна, чья койка ближе к двери. — Эй вы, тещи дорогие, напеките-ка блинов! — смеется Домна.
— Тоже мне, блинов! — тотчас отзывается Ленька, будто только и думал о том, как получше ответить Домне. — Какие ж вечером блины? Самогон гони на стол! — почти кричит Ленька, и веснушки на его лице словно светятся.
— Ловок, конопатый! — не то одобряет, не то осуждает Домна.
Она поднялась с койки и стала рядом, на целую голову выше нас. Домна работает навальщицей. В лесу она и вагу не часто берет — бревна подымает на сани прямо руками.
— Ловок, плут, синичья душа, — говорит Домна, глядя на тщедушного Леньку со своей гренадерской высоты. — Была бы помоложе, кавалером бы сделала. Любил бы ты меня?
— Почему нет, — не сдается Ленька, — если бы лесенку загодя сколотила, любил бы. Без лесенки-то как тебя любить?
Барак разноголосо и устало хохочет.
Заулыбалась и сама Домна, носатая, большелицая.
А я гляжу на ее могучую фигуру, и мне вдруг приходит в голову: а ведь из всех мужиков в этом бараке она больше всех походит на мужика… Потому что все мужички навроде нас да деда Фансофия.
А Домна уже меня теребит:
— А ты чего молчишь, жених?
— В таких случаях третий — лишний, — отшучиваюсь я и чувствую, как жарко вспыхивают уши.
— Верно, Пёдор! — кричит сквозь смех Фансофий. — Ты уж уступи Домнушку пилоставу, ладная парочка будет: в одной семь пудов, в другом три с полтиной…
Меня цепляет за руку Зоя Ласей, девушка лет двадцати двух, круглолицая, востроглазая.
— Федю я никому не отдам! Сама буду готовить из него жениха.
У меня начинают гореть не только уши, но и щеки, однако не хочется оставаться в долгу. И я говорю Зое:
— Хм, готовить… А я, может, уже… готов!
— Да?! — Зоя, стремительно повернувшись, оказывается против меня, нос к носу, серые глаза ее блестят. — А ну, докажи!
— Докажи! — кричат вокруг.
— Как это? — бормочу я.
— А поцелуй меня! — говорит Зоя. Курносое, вызывающее лицо ее и вся она, такая круглая, сильная, совсем рядом со мной.
А я не знаю, что делать. Ленька мигает мне, мол, давай, не зевай! Ну, а как давать-то? Что нужно-то? Как приблизиться к девичьим губам?
— Слабо́! — кричат со всех сторон. Но моя стыдливость сильнее этих криков.
Не знаю, как бы я выкарабкался, если бы в барак не вошел долговязый Македон.
— Эй, писарь! — сказал он, уставившись на меня пронзительно. — Дуй к себе! За тобой, как за барином, прислали тройку удалую…
— Какую тройку? — спрашиваю я, ничего не понимая.
— Беги, беги! — говорит Македон, осклабившись.
— А вот и не доказал, Федя! — говорит Зоя.
— При народе-то какой толк, — защищаюсь я.
— Верно, Пёдор! — опять хихикает дед Фансофий. — При народе-то только себя раздразнишь…
На улицу мы выходим вместе с Ленькой. Он спрашивает сочувствующе:
— Что случилось, Федя?
— Сейчас узнаем. — Я бодрюсь, а мне так тревожно-тревожно…
У нашего барака стоит лошадь, запряженная в черную кошевку. У меня внутри похолодело: кошевка-то начальничья, начальника лесопункта.
Забежал я к мастеру, там незнакомая тетка сидит, укутанная в большую шаль.
— Федя, ты хорошо ли составил сводку-то? — спрашивает меня Анна Трисчетная, а у самой лицо испуганное.
— Да нормально вроде… А что?
— Начальник вон свою лошадь погнал за тобой… Сейчас, говорит, доставьте мне статистика из Лукабанядора… Ты, милый, возьми табель свой и поезжай. Ничего не поделаешь, может, напутал где…