Тут растяжка моего лучка уперлась в дерево. Как я и думал. Теперь спину разогнуть, вздохнуть поглубже, а заодно сделать подруб для растяжки. Уж мало осталось пилить — пальца два-три.
Я снова нагнулся, снова начал тягать пилу. Руки устали, заметно. Но это ничего, это нормально. Вот срез начал расширяться, значит, дерево уже тронулось, падает. Быстро вытащил пилу, крикнул по-боевому:
— Бер-регись!
А баба-яга все еще швыркает, согнувшись, и вся дымится на морозе. Давай-давай, хвастуша…
Моя сосна грохнулась почти в костер вершиной. Что-то радостно крикнул Шура Рубакин. Но мне не до него.
Быстро отпилил козырек на комле, двухметровым мерником отметил шесть метров и начал отпиливать первое бревно. Стоя пилить куда как легче… Снова в руках силу чую, пила как по маслу ходит.
Это до чего же хорошо пилить, особенно в зимний солнечный день, когда дерево сверху мерзлое, воздух чистый, сам в грудь влетает, и дышится так легко, как, бывает, поется под настроение. И хорошо, когда инструмент по руке, когда лучковка острая, не пилит, а играет у тебя в руках, стрекочет кузнечиком. Только приложил ее к нежной желтой мякоти коры, и уж гулко бухнуло — готово бревно.
Когда Марина только повалила свою сосну, я успел отпилить самое толстое, комлевое бревно. Она совсем растерялась, а потом сказала от души:
— Это же лешак, а не мастер! Ну, погоди, я сейчас догоню тебя!
Да где ты догонишь! Если я с топором-то еще веселей, чем с пилой, работаю! Что я — дрова не рубил? Колья-жерди не припасал?.. Да в Лукабанядоре я столько намахался, пока стахановскую кашу зарабатывал, — мне теперь топор как своя рука понятен.
Со всего маху, с точным прицелом, долбанешь по лохматому сучку, так он даже упасть не поспевает, все еще стоит, хотя уже оторвался от ствола.
Тюк-тюк-тюк — и за твоим топором остается голое звонкое бревно, которое — хошь в стену клади, хошь на доски пили, а хошь столбом ставь. А после твоего топора на сыром бревне вместо сучков остаются гладкие затесины, с коричневой лункой посередине… Хорошо! Ладно!
Работал я хоть и легко, но обдуманно. Очищая бревна, на каждом сбоку оставлял по большому суку, чтоб за него легче было ворочать бревно. Как рычагом. Вижу, Марину этот мой прием удивил, сама додуматься не могла…
— Одолел, лешак рогатый! — наконец-то сдалась моя противница. И даже топор бросила. — Потом доделаю, дай отдышаться, упарилась с тобой вся…
Смуглое лицо ее порозовело и еще симпатичнее стало. Я даже подумал: сама старая, а лицом еще ничего, как девушка.
К Шуре Рубакину мы подошли вместе.
— Ну, как новый мастер, Марина? — спросил Шура, прищурившись. — Признаешь мастера?
— Куда ж мне деваться? — развела руками Марина. — Признаю… И где это он успел так наловчиться лес валить?
— Уж наловчился… Вот, благодари за науку, — сказал начальник.
А Марина вдруг повернулась, пристально посмотрела на меня, на Шуру, на напарницу свою. И вдруг низко поклонилась мне.
— Спасибо тебе, мастер, за науку. И черт бы ее драл, такую науку! Ты, Шура, не всю правду про меня сказал, не всю. Не одних я баб лучше работаю, и мужик не всякий быстрей моего пилит, так ведь?
— Это так, — подтвердил Рубакин.
— Так вот, спасибочки, мастер, что обставил меня! Что бабой, а не лесорубом дал ты мне себя сознать. Вот! А то уж думала, сильней меня и нет никого на делянках…
Шура крякнул, засмущался, похлопал меня по спине:
— Одевайся, Федя, весь потный стоишь. Прохватит… Н-да. Ну, давай лес принимать…
Затем мы с начальником вместе приняли у женщин лес.
3
Этот день показался мне с неделю, такой длинный. Как домой вернулся, сразу свалился.
Конечно, устал я не от того, что сосну вперегонки свалил. Это я так перенервничал первый день мастером. И обошлось сегодня без лишних разговоров, ничего обошлось, а все равно… Правда, сегодня начальник со мной ходил, лес принимал, может, потому и обошлось, никто ничего не высказал.
Повалялся я чуть, встал. Надо работу вальщиков посчитать. Надо на каждого человека табель завести. А скоро и десятник придет, притащит цифры по вывозке да сколько людей работало и сколько лошадей. Все это я должен объединить с лесозаготовкой и составить сводку по участку.
Ну, по сводкам-то я уже мастак!.. Но работы тут хватает, и счетной, и другой всякой беготни: лес принимать, наряды выписывать, да и отвечать за весь лесоучасток, в котором одних трудящихся — душ шестьдесят, не считая лошадей и всякого там имущества…
Как-то я управлюсь со всем этим… Не облысеть бы от забот.