— Вот тебе, вот! — Дина крепко шлепнула Леньку по шее.
А он захохотал во все горло, дьявол конопатый.
Потом мы, два друга, легли в свое гнездо — во вместительный короб брички. Там у нас на сухое сено постелен брезент, вместо подушек — седла, а одеялом служит Ленькина фуфайка, хорошо, что хоть ее не сперли.
Тихо. Только изредка всхрапнет какая-нибудь лошадь или глухо пристукнет по дереву кованым копытом. Воздух настоян запахами луга, ароматом яблок и крепким лошадиным духом.
Лежим мы лицом к небу, молчим. Здесь звезды вроде бы такие же, как у нас. Хотя мы во-он как далеко отмахали от своих коми-краев… Чудно… Вот Большой Ковш, а вот Маленький. А вот Полярная звезда поблескивает. У нас ее зовут Войныв кодзув… Теперь нам в ее сторону идти, на север…
Говорят, завтра последний день здесь. Интересно, придет ли Ионас? Посмотрит, для кого я морковку просил?
Да, в войне всем достается, и человеку и зверю. Дон-Жуана-то вон тоже убить хотели. Грудь-то будто вспахана, такие рубцы. Хорошо бы оседлала его Дина… Поскачет она галопом, желтые волосы, как флаг, развеваются… Бели увидят ее солдаты, на таком-то красавце-коне, еще больше начнут липнуть. И так уж один вертится вокруг, как пчела… Наподдать бы ему… Да как наподдашь? Он же с автоматом…
— Федя, — спрашивает Ленька, — разве земля-то в самом деле похожа на звезды эти, если издаля глядеть?
— Говорят, похожа… я не видел…
— Чудно! Даже и не верится…
— Может, как раз сей момент откуда-нибудь живая душа на нас смотрит, — говорю я. Звездное небо всегда тревожит меня, сегодня особенно. — Может, как и мы, лежит кто-нибудь в бричке…
— И ему тоже гнать лошадей?
— А откуда там военные лошади? Может, они никогда и не воюют?
— Кто ж его знает…
Где-то в стороне города коротко щелкнул выстрел. Потом еще, еще. Мы сели в бричке, настороженно вслушиваясь.
— Наши-то солдаты не спят? — почему-то шепчет Ленька.
— Да не должны…
— Все стреляют… — вздыхает Ленька… — Федь, а если на нас нападут? Ведь лошади-то и бандитам нужны.
— Как не нужны! Лошади-то! Поэтому солдаты и пойдут с нами до старой границы с Россией. Вон, Ювеналию, как фронтовику, пистолет дали. И еще некоторым…
— Да, я слышал…
Ясно светятся звезды. Тишина. Отдыхает мир.
А мы долго не могли заснуть. Долго.
С раннего утра, чуть рассвело, я снова попытался приручить Дон-Жуана. Думаю, за ночь-то он проголодался, может, возьмет морковку из моих рук. Но не тут-то было!! Ну, думаю, я тебе покажу…
И я решил: пусть Дина оседлает и взнуздает его, а я как-нибудь вскочу верхом и — плетью его, плетью! Да железными мундштуками удил до кровавой пены!
Не хочет моей ласки, узнает мою силу, черт его побери, этого Жуана!
А Дина, легка на помине, видимо, все поняла.
— Ты, Федя, только не нервничай… Разве ж подступишься со злым-то сердцем… Он же все чувствует…
Она подбежала и мою руку, вместе с морковкой, взяла в свою руку. И, вот так, — преподнесла морковь Дон-Жуану:
— Не бойся, Жуанушко… Федя-то у нас ничего, мушкетер… Только заносит его иногда по глупости… — Говорит и смеется.
Я молчу и, кажется, пытаюсь улыбнуться этому коню, который признавать меня не хочет. А как, оказывается, обидно, если тебя не признают… Даже лошадь не признает, — все равно обидно. Вот не думал…
Глаза Дон-Жуана, большие и выпуклые, как речные ракушки, смотрят удивленно, не знает, видно, что делать… Переступил, как бы в раздумье. Но ведь взял, взял морковку! И схрумкал с наслаждением. А я уже вторую сую. Только ешь, только не сомневайся!! Видишь, и рука у меня не такая уж жесткая, чего боишься? Я глажу Дон-Жуана, отгоняю надоедливых мух, я готов целовать его. И Дину тоже. Как когда-то, у Ыбына чмокнул, до сих пор не пойму, как это получилось… Как она вспыхнула тогда!
Под моими руками так и трепещет горячее тело красавца-коня, дергается гладкая кожа. Он еще боится меня, косится беспокойно. Но — ничего, ничего! Главное — чтобы ты понял, Жуан: не зла тебе хочу, а добра. Я тебя буду и кормить, и поить, и купать, и обчесывать, чтоб не поблекла твоя красота и не убавились силы. Чтоб ни одна соринка не пристала к тебе. Мы с тобой еще будем друзьями. Приведу я тебя в леспромхоз, на удивление всем. И я знаю, для чего приведу. Знаю, только сейчас говорить никому об этом не буду.
Да, права Дина. Только по глупости можно бить такое животное. По дурости, не иначе.
— Ты, Федя, теперь, кроме Дон-Жуана, будешь ли кого замечать? — улыбается Дина.
— Я-то замечаю, — говорю я и сразу забываю о Жуане, обо всем. — Я-то замечаю, не то что некоторые.