истинной нежности; он грозит нам захватом
и сияньем, как боги другие подчас,
больше, чем ветер, играющий в море фрегатом,
но не меньше всех потаенных и тихих нитей,
изнутри оплетающих молча нас,
как шаловливый плод бесконечных соитий.
X
Приобретениям нашим грозит машина, которой
движет якобы дух послушанию наперекор;
камни для новостроек шлифует ухваткою скорой,
великолепной руке безучастный давая отпор.
И, сама по себе, щеголяет фабричною смазкой,
не признает никого и нам не дает ускользнуть;
разве машина — не жизнь со своею всегдашней
подсказкой?
Строит и рушит она, чтобы нам навязать свою суть.
Но бытие все еще зачаровано; веет
в сотне мест исток его; тайной игрою
чистых сил затронут лишь тот, кто благоговеет.
И несказанное кажется слову гнездом...
Из дрожащих камней их вечной, новой сестрою,
музыкой строится обожествленный дом.
XI
И у смерти устав непреложный, по-своему верный;
а человек на земле — охотник; слышишь ты зов
крови; не сеть, не силок — свисаешь ты, парус, в
пещерный
карст, в безветрие недр, где начинается лов.
Тихо спускаешься ты, подобие стягов победных,
ложный мир возвестив, и тобою машет слуга,
чтобы из бездн своих ночь извергла горсточку бледных
вспугнутых голубей: по праву добыча врага.
Жалостью до сих пор этих птиц не встречали;
только охотник ли в ярости глух,
по привычке ли неутомим...
Смертоубийство — лишь спутник блуждающий нашей
печали;
чист безмятежнейший дух
и тем же грозит нам самим.
XII
Не избегай превращений. Огнем восхитись ненасытным,
хоть исчезает в нем вещь, чередой перемен дорожа;
дух владеет землей и слывет божеством любопытным,
перемещенье любя в средоточье живом чертежа.
То, что вне перемен, в безжизненном оцепенело,
маревом серым неужто защищено?
Жди! Будет более твердым раздроблено твердое тело,
молот отсутствующий сокрушит и это звено.
Кто источником был, тот не может не знать узнаванья;
сквозь творенье ведет восхитительная дорога,
чье начало — конец, а конец — исток пустоты.
Средь счастливых пространств дитя или внук расставанья;
лавровея, врасплох застигнутая недотрога,
Дафна хочет, и ветром становишься ты.
XIII
Лучше заранее принять прощанье, как схиму
неизбежную, или как зиму, чей нынешний гнет
невыносим, но, средь зим такую выдержав зиму,
сердце все остальное переживет.
Будь в Эвридике ты мертв; когда воспета утрата,
здешнее ясностью знака тебя облекло;
средь убывающих будь и в царстве заката
звуком будь, хоть, звуча, должно разбиться стекло.
Будь — и при этом пойми беспочвенное прозябанье
небытия, его внутреннее колебанье;
в этот единственный раз восприми последний ответ.
Расточенным не брезгуй в немом и убогом
запасе природы; к ее несказанным итогам
присоединись, и число, ликуя, сведешь ты на нет.
XIV
Видишь цветы, приверженные земному?
Нашу судьбу мы даем их судьбам взаймы.
Откуда нам знать! Отцветают они по-иному,
по нашей вине; их раскаянье — мы.
Воспарило бы все, но каждый из нас — тяготитель,
Восхищенный собственным весом вещам во вред;
каждый из нас для них суровый учитель,
налагающий на вечное детство запрет.
Если во сне с тобою вещи едины,
ты меж собой и меж ними границу стер,
и даже днем ты делишь с ним глубины.