Думая о жене, Тоадер зашагал быстрее. Он любил ее, и, может быть, крепче, чем когда-то, потому что сердце его было преисполнено благодарностью и пониманием, которые приходят только с возрастом.
С трудом и очень поздно понял Тоадер, сколько пришлось Софии бороться за него, попирая собственную гордость, терпя унижения.
Когда она впервые приехала в Бухарест, то не решилась вызвать Тоадера, а просто стояла и стояла у ворот казармы, поджидая его на улице. А он не вышел, потому что не любил разные гулянки и предпочитал сидеть в казарме и смотреть сквозь зарешеченное окно на небо, вечно запачканное дымом, которое никогда не сияло так, как над его родным лесом. В следующее воскресенье София попросила вызвать его. Она ждала у задних ворот, опершись рукой о старую липу, которую он отчетливо помнил и сейчас: липа была почти совсем сухая и только на некоторых ветках появились листья, да и те были черны от городской копоти.
Долгое время блуждали они молча по улицам. И когда она сказала ему, что поступила служанкой в господский дом, он удивился, потому что ее родители не казались ему такими уж бедными; а ни о чем другом он и не подумал.
Спустя несколько месяцев он понял, что София любит его, это его не обрадовало, но и не заставило плохо подумать о ней. Может быть, именно с той поры он и стал уважать эту молодую девушку, на которую с завистью поглядывали многие его товарищи.
Припомнив все минувшие годы, Тоадер опечалился. Душевная доброта Софии достойна была большего доверия, и он стал раскаиваться, что ни разу не сказал ей о Корнеле. Он всегда боялся ее огорчить, но, возможно, было бы лучше, если бы и она знала об этом тайном его страдании. Теперь же было поздно говорить об этом. Он навек погребет свою надежду, как хоронят всех мертвых.
Тоадер дошел до большого поворота. Пройти еще немного — и будет уже виден хутор. Вдруг он заметил, как шагах в пятидесяти от него вышли из леса пять теней и двинулись ему навстречу. В руках у них что-то поблескивало. Он догадался, что это ножи. Впереди всех бежала невысокая, тонкая фигура. Другие отстали.
Тоадер остановился и стал ждать. Он понял, что его подстерегали и теперь он попал в ловушку. Он узнал Иона Боблетека, который шагал тяжелее остальных. Остальные могли быть сыновьями Боблетека.
Первый был уже настолько близко, что Тоадер слышал его тяжелое дыхание. Он перебежал через полосу лунного света, пробившегося между ветвями, и в это мгновенье Тоадер увидел и узнал нахмуренный лоб и глаза, которые он так часто видел в молодости, когда причесывался перед осколком зеркала, прежде чем идти на вечеринку.
«Корнел!» — мелькнуло у него в голове. Он вздрогнул, и по всему его телу разлилась любовь, которая столько лет копилась в его сердце. Забыв, где он находится и что происходит, Тоадер раскрыл объятья, чтобы принять в них своего сына, который в этот момент подбежал к Тоадеру и ударил его ножом в лицо.
В глазах Тоадера помутилось. Будто сквозь туман он увидел Корнела, который замахнулся, чтобы нанести еще удар. Тогда Тоадер поднял руку и тяжелый, как гиря, кулак опустил на голову парня. Парень пошатнулся, колени у него подогнулись, и он тихо опустился на землю.
Увидев Корнела на снегу, остальные пришли в замешательство. Они рассыпались и крались, словно волки, намереваясь окружить его со всех сторон. Тоадер с лицом, залитым кровью, весь напрягся, выбирая, кого ударить первого. Он сбросил в снег тулуп, чтобы легче было двигаться, и подтянул свой широкий пояс. Тут-то он и узнал толстяка, что держался возле Боблетека: это был Иосиф Мурэшан. В руках у него был длинный нож, которым он колол свиней. Тоадер перепрыгнул через неподвижного Корнела и бросился на него, дико закричав:
— А-а-а! Иу-у-да!
Одним прыжком он настиг его, сбил с ног и, придавив всем телом, схватил за глотку. Мурэшан выпустил нож, захрипел, не в силах сопротивляться. На Тоадера со всех сторон навалились все остальные. Голос Тоадера все еще звучал над лесом, как сигнал тревоги. Тоадер лежал на снегу, продолжая наносить удары кулаками и ногами. Топчась вокруг Тоадера и увертываясь от ударов, трое кололи его ножами, пока он не перестал двигаться.