Читать Петря не умел и считал постыдным и унизительным, когда жена знает больше мужа.
Ану удивил этот вопрос. Она рассердилась. А Петря сказал про себя: «Пусть посердится! Пройдет!»
Но не прошло. Через несколько дней она напомнила ему. Петря снова нахмурился.
Ана посмотрела на него долгим взглядом, потом улыбнулась, прищурив глаза. Он не любил, когда она так улыбалась: ему чудились насмешка, недоброжелательство.
— Для того чтобы читать ее, набираться ума-разума, — мягко объяснила она.
«Так тебе и надо, пустая башка!» — обругал он сам себя, но в глубине сердца ощутил острую боль.
— У тебя и так ума хватает! — пробормотал он.
И несколько дней подряд не говорил ни слова. Ана решила: пусть делает как хочет, — и только испытующе следила за ним. Петре казалось, что этот взгляд, когда ласковый, когда острый, как бритва, снимает все покровы с его души. Прошло около трех недель, и Ана снова заговорила о газете. «Не так уж у нас много денег», — ответил ей тогда Петря. Даже и сейчас он не мог бы объяснить, почему он вздрогнул, когда в ответ на это она сказала изменившимся голосом:
— Не знала я, что ты за человек! — И была задумчива весь вечер.
Наутро он скрепя сердце согласился:
— Ладно. Выписывай.
Со временем он привык слушать, как она читает.
Когда они бывали вдвоем, он радовался ее уму и сообразительности и даже гордился про себя: «Вот какая у меня жена!» Но когда послушать чтение приходили другие, ему становилось тяжело.
Она еще не кончила читать, как хлопнула калитка во дворе, послышались шаги, потом стук в наружную дверь и резкий голос Мариуки Хурдубец:
— Эй! Хозяева дома?
Ана вышла ей навстречу. Поцелуи, приглушенный смех и веселая болтовня. «Ну и тараторка эта Мариука», — подумал Петря, улыбаясь.
— Бр-р-р! Какой холодище! — Мариука вошла, дрожа и потирая руки. — Надвигается зима, а мы из лесу дров не привезли. Вы, я вижу, запаслись. Трудолюбивые! Чего в газетах пишут? Слышали, Брискоя из Кэрпиниша в тюрьму посадили? Так ему и надо. Зачем хлеб прятал? Коли у тебя много, так и отдай больше. Знаете, в Кэрпинише организуют коллективное хозяйство. Как вы думаете, что из этого выйдет? Люди говорят, будет хорошо, и я говорю, хорошо. А мой Ион говорит! «Погоди! Куда нам торопиться?»
Не переставая потирать руки, она уселась на табуретку, спиной к теплой печке, а поток слов все лился, и конца ему не предвиделось. Мариука была смуглая, маленькая, с быстрыми движениями и беспокойными глазами. Всего несколько месяцев назад она вышла замуж за Иона Хурдубеца, самого лихого танцора по всей округе. Пока что они переехали к старикам Иона, с трудом поделив единственную комнату хатенки Томы Хурдубеца, отца десяти сыновей и одной дочери. Мариука быстро научилась ублажать ворчливых стариков, и ее все полюбили, даже свекровь, горемычная Феврония, которой она пришлась по душе своей сноровкой. Невестка не отставала от нее во всех работах по дому, а в умении чесать языком даже превосходила.
— А Ион чего не пришел? — спросила Ана, воспользовавшись тем, что Мариуке нужно было перевести дух.
— Скоро явится, ведь он не терпит, чтоб я надолго уходила одна, без него. Боится, вдруг меня кто-нибудь украдет. Хи-хи-хи… Слушай-ка, Ана, дорогая, ты и не знаешь, как я рада, что тебя назначили заведующей клубом…
Петря вздрогнул, словно его кольнуло, и долгое время не мог сосредоточиться на том, что они говорили.
— …и мы будем устраивать праздники, как в Кэрпинише, будем петь, пьесы ставить. Мой Ион говорит, что соберет танцевальную группу, научит всех кружиться почище веретена и всем другим танцорам нос утрет…
С сияющими глазами, улыбаясь, слушала Ана соседку, забыв на несколько мгновений, что на вершине холма стоит заброшенный дом, что снаружи в него проникает дождь, что внутри ничего нет, что она плакала и боялась, что тут в углу сидит Петря и смотрит на них недобрым взглядом.
Потом пришли Саву Макавей с женой Марией, люди уже немолодые, но бездетные, которым было скучно оставаться слишком долго дома, с глазу на глаз. У них так же, как и у других соседей, вошло в привычку по воскресеньям заглядывать к Петре, чтобы узнать, что пишут в газетах.
Крестьяне из Нимы, выросшие на вымытых водою глинистых и скупых на урожай обрывах, по десять раз взвешивали копейку на ладони, прежде чем выпустить ее из рук. Когда же речь шла о газете, то они без долгих колебаний решали эту копейку не выпускать. Однако и отгораживаться от мира они не хотели, и международные события, даже пятилетней давности, волновали их так, словно кипят они у них на огороде. Поэтому, когда они узнали от почтальона Кондрате, что Петря Нуку получает газету, словно учитель или директор государственного хозяйства, стали глядеть на него с уважением и захаживать к нему в дом, чтобы узнать новости.