— Ну, как — здорово тебе вчера досталось?
Меки загородил ему дорогу:
— Постой, мне поговорить с тобой надо… Я тебя давно жду.
— Ну? Чего ты хочешь?
— Знаешь что…
Меки запнулся, смущенно огляделся по сторонам. Рядом, под навесом кузницы, валялась тяжелая ржавая наковальня.
— Поднимешь? — кивнув на нее, спросил Меки.
— Эту штуку кузнец вытаскивал во двор — и то чуть не надорвался! Что я — сам себе враг?
— Ну так гляди! — Меки нагнулся, ухватил трехпудовую наковальню и оторвал ее от земли. — Видишь? — Все тело его напряглось, к лицу прилила кровь. До груди он поднял наковальню быстро и, казалось, очень легко, но дальше стало трудней. Меки зашатался, руки у него задрожали. Но он все-таки сумел поднять наковальню над головой и лишь после этого выпустил ее, отскочив в сторону. Наковальня так грохнулась оземь, что затряслись стены кузницы.
Хажомия ухмыльнулся:
— Ишак посильней тебя! Не в силе, дорогой мой, дело!
— Ну, а это, по-твоему, дело? — в упор спросил Меки, расстегнув рубаху и показав ему укушенное плечо. Уголком глаза взглянув на потемневший след своих зубов, Хажомия как ни в чем не бывало вытащил из кармана камешек и, отвернувшись, прицелился из рогатки в удода, севшего у края дороги.
— Ты не увиливай! — закричал Меки. — Давай сейчас поборемся… Пойдем на реку и там поборемся.
— Один раз я уже швырнул тебя на землю. Значит, хочешь еще?
— Хочу!
Хажомия молча усмехнулся.
— Прошу тебя: поборись со мной! — несмело попросил Меки. — На реке нас никто не увидит, пойдем, не бойся.
— Получил один раз — и хватит с тебя!
— Памятью отца заклинаю: поборись со мной! Хочешь, сделаю тебе капкан для шакалов? Или сеть сплету… Давай поборемся!
Хажомии не понравились такие настойчивые уговоры. «С ума, что ль, этот Хрикуна спятил? Как бешеный…» Он спрятал рогатку в карман и отошел от Меки подальше.
— А если я не желаю? Силой заставишь?
— Подожди, я сейчас приду! — Меки помчался в духан и через минуту вернулся, держа за уши живого зайца: — Бери, только поборись со мной!..
Этот странный поступок еще больше испугал Хажомию.
«Точно — он полоумный! С таким недалеко и до беды!»
Ничего не ответив, он быстро зашагал прочь, дошел до перекрестка и вдруг, свернув к дому, кинулся со всех ног.
— Н-нет, мы поборемся! — заревел Меки, бросившись за ним вдогонку. Слезы ручьями катились по его лицу. Но Хажомия успел забежать во двор и спустил с цепи собаку.
— Не бойся, я тебе ничего не сделаю! — крикнул Меки, прижимая к груди бившегося у него в руках зайца. — Мы только поборемся…
Хажомия усмехнулся, погладил льнувшую к нему лохматую овчарку.
— Заходи во двор! Здесь и поборемся.
— Правда? — Меки шагнул к калитке. — Ты не врешь? Правда?
Будь сейчас во дворе не овчарка, а бешеный волк, Меки все равно вошел бы и схватился с Хажомией. Тот понял это по его засверкавшим обрадованным глазам — и испугался. Перестав гладить собаку, Хажомия попятился в глубь двора и юркнул в марани.
— Куда же ты? Давай поборемся!..
Стоя у калитки, Меки звал его, умолял, давал самые невероятные обещания — все было напрасно: тот не высовывал из марани носа. Дедушка Хажомии, сидевший в доме у окна, увидел вдруг, как кухонный мальчишка духанщика Эремо, выпустив зайца из рук, вцепился в калитку, словно хотел сорвать с петель. Калитка устояла, и Меки заплакал в голос, навзрыд. Заметалась, зарычала и хрипло залаяла овчарка. Старик покачал головой и позвал своих домашних. Женщины выбежали из кухни, посадили собаку обратно на цепь и с трудом оторвали разъяренного Меки от калитки. Он трижды вырывался из рук, извиваясь, что-то кричал, плакал. Его слегка побили, скрутили ремнем и связанного отвели к Эремо.
— Хорош у тебя работничек, батоно! — недовольно сказал дед Хажомии. — Ворвался к нам в дом, чуть моего внука не убил. Может, он у тебя припадочный! Тогда присматривай за ним!
— А что я могу сделать! — огрызнулся духанщик. — Мальчишка — круглый сирота. Сами знаете, держу я его только из милости, чтоб с голоду не подох.
— Как бы он наших детей не покалечил. По глазам видно — головорез!..
Эремо вздохнул:
— Народ правду говорит: покупая жеребенка, справься о его матери…
Потолковали о матери Меки, потом вспомнили его отца и в конце концов согласились: у таких родителей только и мог родиться такой непутевый сын.
— Хрикуна, он и есть Хрикуна!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ