— Эй, Тарасий-большевик! — орал под окном исполкома могильщик. — Кого обманываешь? Говоришь, настало счастливое время для бедняков? Врешь, не настало!.. Н-нет, не настало! Горсточки кукурузы жалко тебе для меня, горького бедняка! Выйди, Тарасий Хазарадзе, выгляни во двор! Хватит рассиживаться в барском кресле. Тоже мне князь Дадиани! Чем ты лучше меня? Не бедняк я, по-твоему?
Дахундара кричал и грозился до тех пор, пока Меки Вашакидзе силой не уволок его домой. К вечеру он протрезвился, обошел все село и просил прощения у каждого встречного и поперечного. Ремесло могильщика частенько наводило его на размышления о высоких материях. Он даже готов был согласиться с теми философами, которые ценят человеческую жизнь не дороже горсточки праха. Но позднее Дахундара переменил свое мнение. Однажды он повел Меки на погост, показал рукой на заброшенные могилы и сказал:
— Вот кого надо пожалеть. А обо мне горевать нечего — я ведь пока гуляю по земле. Живой.
И это свое преимущество Дахундара использовал сполна. Печаль не имела доступа к его сердцу, он никогда не предавался отчаянию. Лишь одно огорчало его время от времени — и то только во хмелю:
— Что я за человек! Очень плохой человек! Скоро подохну и не оставлю ни сына, ни дочери — некому будет меня похоронить.
Эта тайная тоска, которая часто незаметно для него самого поселялась у него в душе, и потянула перекати-поле Дахундару к бесприютному, обойденному жизнью Меки. Он полюбил сироту. И Меки, ни от кого никогда не видевший ласки, тоже привязался к нему как к родному.
А на свете творились удивительные дела! Лежа в густой пахучей траве долины Сатуриа, Меки подолгу глядел в чистую синь неба, перебирал день за днем, думал. Меки хорошо запомнил, как с церкви снимали крест — накинули петлю и с большим трудом сорвали его. А вчера он впервые видел похороны без попа. Не было ни уныло гнусящего дьякона, ни приторного запаха ладана, ни поблескивающих на солнце хоругвей. Чинное молчаливое шествие медленно двигалось по улице Земоцихе. Впереди шел человек с красным исполкомовским знаменем. И Меки тогда впервые не почувствовал того смутного, необъяснимого страха, который охватывал его на похоронах.
Похороны без священника! Почему? Кто это разрешил? Кто приказал снять с церкви крест? Непонятно и удивительно! Вокруг творятся какие-то чудные дела. А он, Меки, словно блуждал в темноте. С кем поделиться своими мыслями, с кем поговорить по душам, кто ответит пареньку на тысячи вопросов, от которых все равно никуда не уйти в такие молодые годы? Духан всегда был полон посетителей, но стоило Меки вымолвить слово — хозяин сразу набрасывался на него: «Ступай вон! Не надоедай гостям! Не путайся под ногами!» Так недолго и разучиться говорить! От Эремо он не слышал ничего, кроме ругани. Духанщик ругал все и вся — своих гостей, кто попроще и победней, и кучеров, и большевиков, и даже сверкающие в небе безгрешные звезды, от которых Меки по ночам не в силах был оторвать зачарованных глаз. Откуда они, кто их зажег, на чем они держатся? Только Дахундара говорил с ним ровно и спокойно, и когда у Меки выдавалась свободная минутка, он скорей бежал в хибарку могильщика.
Рабочий день Меки начинался с восходом солнца. До прибытия дилижансов парень работал в поле или на винограднике. Потом прислуживал посетителям в духане. На закате пригонял коров, а потом опять мыл посуду в духане. Лишь поздно вечером уходили последние посетители и духан запирался. Не чувствуя под собой ног, усталый, намотавшийся за день до одурения, даже не постелив себе постели, Меки валился на сырой от проливаемого вина прилавок и мгновенно засыпал.
Но иногда выдавался счастливый вечер — духан запирали раньше обычного, и тогда Меки тотчас же бежал на церковный двор.
— Дурак тот, кто назвал тебя дураком! — говорил ему Дахундара. Он не знал, как насытить жадное любопытство этого доброго трудяги парня, хотя и старался ответить на все его неожиданные вопросы. Дахундара в бога не верил, но когда запас его «научных» знаний истощался, он готов был призвать на помощь и черта, лишь бы не ударить перед Меки лицом в грязь. Ему льстило, что Меки считает его просвещенным человеком. Поэтому часто, ошарашенный неожиданным вопросом своего молодого приятеля, Дахундара немилосердно врал в ответ.