— А ну-ка покажи, на что ты годишься, раз в комсомол хочешь! Живо собери членов ячейки!
Обрадованная девочка сломя голову летела выполнять поручение, и по всему селу разносился ее звонкий голос:
— Онисим! Эй, Датиэла! Эй, Датиэла! Живей, еле ползешь. Небось вчера на гулянье не шел, а летел! — возмущалась она, когда кто-нибудь медлил выйти из дома на ее зов.
Как-то Кирилл Микадзе, поработав лесорубом в Чаладиди, принес оттуда несколько червонцев и мегрельскую песенку. Пока у него водились деньги, он каждый день был навеселе, разгуливал по деревне и напевал:
Кончились деньги — и Кирилл забыл свою песенку. Зато теперь эту самую «оучелу» с утра до вечера распевала Дофина, придумывая всякий раз новые слова.
— Эй, Дофина! Помоги мне сегодня мотать шелк! — просила девочку соседка. И Дофина пела ей в ответ:
— Дофина, детка! Сбегай к Илико, принеси мне садовый нож!
— Ну-ка, Дофина, слетай ко мне домой! Посмотри, не проснулся ли малыш…
Девочка была у всех на побегушках. Иной день она совсем сбивалась с ног, но никогда не ленилась и никому не отказывала в услуге. Лишь однажды, когда Аслан Маргвеладзе хотел послать ее в лавку за табаком, она отказалась — ей нужно было смолоть кукурузу для оперившихся цыплят.
— Что — лень тебе? — спросил Аслан. — Н-нет, — махнул он рукой, — плохая из тебя будет комсомолка!
У Дофины вспыхнули уши. Она вскочила, вырвала у Аслана деньги и помчалась в лавку. Но больше всех надоели Дофине пастушата — они всюду подстерегали ее и требовали, чтобы она передразнила попа Тирипо.
— Ей-богу — правда, с тринадцати лет будут принимать! — убеждал ее Бичи-Бичи. — Бачуа сам нам сказал.
— Поклянитесь!
Бичи-Бичи тотчас же поклялся. Но Дофина не поверила его клятве. Она сказала, что поверит только Гутуне. Это был самый маленький и самый смирный из пастушат.
— Клянусь жизнью матери… — начал тот, но Дофина схватила его за пояс:
— Пряжку выпусти, ты, врунишка!
Чтобы сделать клятву недействительной и не стать клятвопреступником, он, по мальчишескому поверью, потихоньку схватился за медную пряжку на поясе.
— Подними руки и клянись так, — потребовала непреклонная Дофина.
При таком условии Гутуна поклясться не осмелился.
— Хочешь молодой кукурузы? — спросил Бичи-Бичи, раскрыв початок и показывая Дофине белые, крупные, как лошадиные зубы, налитые соком зерна.
— Не хочу.
На самом деле ей очень хотелось, но разве могла она взять ворованную кукурузу!
— Тогда я удочку тебе подарю.
Дофина наконец согласилась.
— Ладно, — буркнула она. — Так и быть. Надоели вы мне!
Брюки одного из мальчишек со связанными вместе концами штанин она надела себе на шею — наподобие епитрахили. А затем, выпятив живот, встала на бугорок, закатила глаза и слегка кивнула головой, чтобы пастушата подходили целовать ей руку.
…Как-то накануне пасхи Меки подарил Дофине крашеное яйцо, залитое для крепости известкой. Девочка была вне себя от восторга. Она с нетерпением ждала конца заутрени, чтобы потом этим битком перебить пасхальные яйца у всех своих сверстников. В церкви мать исщипала ее до синяков, чтобы она не вертелась и не глазела по сторонам во время службы.
— Запомни: пока не поцелуешь крест у батюшки, ты отсюда не выйдешь. Когда он похристосуется с тобой, не забудь ответить: «Воистину воскресе!» — шепотом наказывала она Дофине, когда прихожане двинулись к алтарю.
У священника было правило — благословляя молящихся, обмениваться с ними крашеными яйцами. Дофина не знала об этом и отколола такую штуку, что в селе помнили о ней и по сей день. Подойдя к алтарю, Дофина вытянула губы и приготовилась целовать крест. Священник быстрым движением заменил в ее руке яйцо — прекрасный Мекин биток исчез безвозвратно. А что взамен! Самая обыкновенная крашенка…