— Покупаешь? — спросил старик.
— Нет, я так…
— Так! А по базару расхаживаешь словно именитый купец! Проваливай отсюда! — закричал на него крестьянин. Меки направился к пролому в ограде, где расположилась другая группа торговцев, поднял из лужи буйволов, погладил их по хребтам, похлопал по шеям.
Долго бродил он по базарной площади, осматривал товар, приценивался. Сердце его было полно радости и надежд. Ему еще сильнее захотелось иметь свой дом — здесь, на шумном хонском базаре, он вдруг впервые по-настоящему поверил, что мечты его обязательно сбудутся. Видно, так уж устроено человеческое сердце, и не очень-то много нужно человеку, чтобы обрести силы, способные своротить гору. Не будь сердце таким — тяжко и горько жилось бы на белом свете беднякам. Далеко за полдень, вдоволь набродившись по базару, Меки тронулся в обратный путь. Он шел твердым шагом, гордо подняв голову, словно уже гнал домой пару сильных, молодых быков.
В долине маленькие пастушата снова встретили его градом насмешек и свистом. Меки насупился. Казалось, он только сейчас, первый раз в жизни, сообразил, что над ним смеются. Он остановился — и случилось небывалое: разозлившись, погнался за мальчишками.
Ой, мама! — заревел пойманный им Бичи-Бичи.
— Будешь еще называть меня Хрикуной?
— Пусти!..
— Будешь называть? — Меки дернул мальчугана за ухо. — Будешь, я спрашиваю?
Лишь после того, как Бичи-Бичи раз пять сквозь слезы повторил «Не буду!» — Меки отпустил его.
— Не бей меня, дяденька! — заискивающе сказал другой мальчик. — Я тоже не буду тебя дразнить.
Меки обрадовался: его назвали дядей!
— Не бойся, не трону, ты мальчик хороший, — улыбнулся он пастушку и погладил его по голове.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Свернув в свой проулок, Меки еще издали услышал крики и брань. По голосу он узнал Аслана Маргвеладзе — его надел примыкал ко двору Георгия Джишкариани. «Видно, опять сцепились».
Сразу за двором Джишкариани в сторону Катисцверы тянулся унылый, пустынный пригорок. Земля здесь была такая сухая и бесплодная, что никто на нее и глядеть не хотел. И конечно, все очень удивились, когда однажды Аслан, решив прибрать эту пустошь к рукам, привез арбу ивовых прутьев и поставил изгородь.
— Чудак ты! — посмеивался над ним Дахундара. — На что уж коза — скотина неприхотливая, но и та не будет пастись на этом пустыре. К чему ты его огородил? Только силы впустую тратишь!..
— Э-э, брат! — ответил ему Маргвеладзе. — Тебе этого не понять — ты человек бездомный, весь свой век околачиваешься по чужим дворам. Разве забор для того нужен, чтобы оградить двор или участок от скота? Н-нет! Ты вот подумай: когда рождается человек, ему дают имя, в церковную книгу записывают. То же самое и с землей, мой милый! Забор, Даху, это церковная книга для земли — раз земля огорожена, значит, она не безродная, у нее есть хозяин…
И он обнес пустырь крепкой изгородью, хотя бесплодная земля никак не могла вознаградить его за потраченный труд.
Прошло несколько лет — и между соседями разгорелась жестокая вражда. Они всячески старались навредить и досадить друг другу. Стоило курице Аслана перелететь во двор к Джишкариани — Маргвеладзе мог быть уверен: вернется она с изувеченным крылом или перебитой лапой. Зачинщиком этой вражды был Аслан. Началось вроде бы с пустяков: ни с того ни с сего он вдруг разбирал старый плетень, пускал его на дрова, а весной опять привозил из Лехемурского леса арбу ивняка и огораживал пустырь заново. Сделал он так один раз, сделал другой — Георгий только посмеивался: рехнулся, видать, сосед, ну и пусть себе ковыряется с этим плетнем, если трудов и времени не жалко!
Но в одно прекрасное утро, когда Аслан Маргвеладзе еще раз поменял ограду и Георгий, не веря собственным глазам, увидел свое персиковое дерево по другую сторону плетня, на участке Аслана, ему стало ясно все: сосед потихоньку отхватил у него хороший кусок земли! Обновляя изгородь, Аслан каждый раз передвигал ее все дальше и дальше ко двору Джишкариани, бочком да ползком по-воровски прикарманивая чужую землю. Дожди размыли пригорок, изрыли его потоками воды, природной межи между соседями не стало, и если бы не персиковое дерево, Георгий долго бы еще не смог уличить Аслана Маргвеладзе в хитроумной, нечестной проделке.