— Герр Раиф!
От неожиданности я вздрогнул и чуть было не бросился наутек. Но женщина держала меня очень крепко.
— Нет, нет, я не обозналась. Это вы, герр Раиф! Господи, как вы изменились! — кричала она на всю улицу.
Я медленно поднял глаза и, еще не видя ее лица, угадал по необъятно широкой фигуре, что это фрау Тидеманн. Да и голос ее ничуть не изменился.
— Это вы, фрау ван Тидеманн? — воскликнул я. — Вот уж никак не ожидал встретить вас в Анкаре!
— Вы ошибаетесь. Я уже не фрау ван Тидеманн — фрау Доппке!.. Ради мужа мне пришлось пожертвовать приставкой «ван», но думаю, что я оказалась не в проигрыше!
— Поздравляю! Значит…
— Да, да, ваше предположение верно!.. Вскоре после вашего отъезда мы тоже покинули пансион… Разумеется, вместе. Уехали в Прагу…
При этих последних словах сердце мое екнуло. Я был не в силах сопротивляться внезапно нахлынувшему потоку чувств, которые, казалось, навсегда угасли. Но что у нее спросить? Ей ведь ничего не известно о моих отношениях с Марией. Как она истолкует мой вопрос? Не полюбопытствует ли, откуда я знаком с Марией? И что она мне скажет! Не лучше ли оставаться в полном неведении? Прошло больше десяти лет, — к чему ворошить прошлое?
Мы все еще стояли посреди улицы, и я предложил:
— Зайдем куда-нибудь, посидим! У нас ведь есть о чем поговорить. До сих пор не могу поверить: вы — и вдруг в Анкаре.
— Посидеть, поговорить было бы неплохо, но я тут проездом, поезд отходит меньше чем через час… Как бы не опоздать… Знала бы, что вы живете в Анкаре, непременно разыскала бы вас. Мы приехали вчера ночью.
Только сейчас я заметил, что рядом с ней стоит бледная девочка лет восьми-девяти.
— Это ваша дочь? — спросил я с улыбкой.
— Нет… Родственница!.. Мой сын учится на юридическом факультете.
— Вы до сих пор советуете ему, какие читать книги?
Она поняла меня не сразу, потом, вспомнив, улыбнулась:
— Да, все еще приходится давать ему советы, но он уже к ним не прислушивается… Тогда он был совсем маленький… Лет двенадцати… Господи, как быстро бегут годы!.. Как быстро!..
— Но вы совсем не изменились!
— Представьте — и вы тоже!
Я вспомнил ее возглас при нашей встрече, но ничего не сказал.
Мы шли рядом. Я никак не решался спросить ее о Марии Пуд ер и болтал о всяких пустяках.
— Вы так и не сказали, как попали в Анкару…
— Сейчас объясню. Мы здесь только проездом. Мы проходили мимо открытого кафе, и я уговорил ее выпить лимонада.
— Мой муж сейчас в Багдаде… Вы же знаете, он торговец колониальными товарами, — снова заговорила она, присев на стул.
— Но Багдад, помнится мне, не немецкая колония!
— Знаю, дорогой… Но мой муж занимается торговлей тропическими товарами. В Багдаде он закупает хурму.
— И в Камеруне он закупал хурму?
Фрау Доппке посмотрела на меня осуждающе, и я понял, что допустил бестактность.
— Если это вас так интересует, напишите ему письмо. Торговля не женское дело.
— А сейчас куда вы едете?
— В Берлин… Соскучилась по родине… К тому же, — она кивнула головой в сторону бледной девочки, которая сидела с ней рядом, — надо отвезти ее домой… Она очень слабенькая, на зиму мы брали ее к себе.
— И часто вы ездите в Берлин?
— Два раза в год.
— Отсюда можно заключить, что дела у герра Доппке идут неплохо.
Она рассмеялась.
Я все не решался спросить о Марии. И не из природной робости, а из страха перед тем, что услышу. Казалось бы, не все ли равно? Все мои чувства давно умерли. Чего же я боюсь? Вполне вероятно, что и Мария нашла себе какого-нибудь Доппке. А может быть, она все еще не замужем, продолжает искать «мужчину, который ее поймет». И уж наверняка даже забыла мое лицо.
Впрочем, и я тоже не мог восстановить в памяти ее облик. Впервые за десять лет я спохватился, что у меня нет ее фотографии. Почему мы не обменялись фото перед расставанием? Потому, вероятно, что каждый из нас надеялся на скорую встречу и полагался на свою память! Стало быть, я не могу ясно вспомнить ее лицо, если впервые сожалею, что у меня нет ее портрета. А ведь в первые месяцы нашей разлуки я мог представить себе ее лицо до малейшей черточки… а потом… потом, когда я понял, что все кончено, я изо всех сил старался стереть самую память о ней, хотя и знал, что этого мне не удастся сделать. Образ мадонны в меховом манто, пусть только в воображении, продолжал властвовать надо мной. И вот теперь, когда я был уверен, что воспоминания о прежних днях уже не взволнуют меня, ее лицо поблекло в моей памяти. А у меня нет даже ее фото.