После экзамена в жизни его мало что изменилось.
Он по-прежнему старательно занимается, впереди у него целый год, и он рад, что можно не слишком спешить. Он берет знакомые книги, которые успел начисто позабыть, и видит на их страницах знакомые слова; в его памяти почему-то скорее других оседают союзы, они составляют единственную систему, единственную основу его знаний, так что, вспомнив союз, он может затем наизусть рассказать весь текст. «Хотя… ввиду этого… вследствие того…» Господи, сколько союзов.
Будильник его по утрам дребезжит в пять часов, и матовое стекло на двери в его комнату начинает светиться еще до рассвета. Чтобы больше времени оставалось на учение, он появляется за общим столом лишь в обед, а завтрак и ужин приносят ему прямо в комнату. В семь часов вечера Бела выходит гулять с невестой; держа Ирму под руку, он ласково поглядывает на нее сквозь толстые стекла очков — или, подняв голову, неподвижно смотрит вперед.
В обществе он почти не бывает.
Чужое веселье раздражает его, вызывает почти дурноту. Когда кто-то рассказывает анекдот, он не вслушивается. Не то чтобы опасается ничего не понять: его приводит в уныние все, что ново и незнакомо; в таких случаях он с тоскливой рассеянностью думает о чем-нибудь постороннем и пассивно следит за рассказчиком или за слушателями, которые вдруг, в какой-то момент — сговорились они, что ли? — дружно покатываются со смеху.
Когда его кому-нибудь представляют, он не может сказать ни слова: его, как ребенка, целиком захватывает то, что он видит.
Так случилось и с тем коллегой, с которым его познакомили как-то в вестибюле университета.
Это был сын крупного торговца, веселый и милый шалопай, которому отец еще при жизни отдал в полное распоряжение его долю наследства, несколько сотен тысяч крон.
Белу мысль об этом настолько ошеломила, что он лишь рот раскрывал, не в силах поддержать разговор; ему страшно хотелось крикнуть коллеге в лицо или хотя бы на ухо ему прошептать: «Какой богач… ах, какой вы богач…» Борясь с этим навязчивым желанием, он самолюбиво вздернул голову и не отвечал на вопросы, так что сын торговца очень скоро повернулся к нему спиной и ушел.
Вот почему Белу никуда и не тянет. Он сидит дома, в своей комнате, и добросовестно учит заново весь материал, который может уже рассказывать наизусть, слово в слово. Сейчас Бела уверен в себе. Только к лету он впадает в тоску. Вновь его мучает безграничная неуверенность, что-то сжимает грудь и голову, как в прошлом году. Еще тяжелей ему оттого, что вечерами в соседних дворах играет шарманка; сердце его готово разорваться на части, когда жалостная мелодия с густым ароматом цветущих акаций влетает к нему в раскрытое настежь окно. Бела стискивает ладонями пульсирующие виски и вздыхает.
Ирма проводит с ним намеренно мало времени. Вечерами они, обнявшись, гуляют по темному коридору. Бела жалуется невесте, как он боится экзамена.
— Неужто это право такое трудное? — спрашивает Ирма.
— Просто слов нет, — отвечает он, — просто нет слов. — И поднимает глаза к небу.
— Если б я могла выучить за тебя!
Ирма давно уже знает кое-что из торгового и частного права: семья часто по вечерам читает книги по юриспруденции.
— Не пойму, что здесь такого трудного, — говорит иногда отец. — Ведь все ясно, надо только подумать немного.
— Полно, полно, отец, — защищает мать зятя. — Если бы надо было учить наизусть, ты бы тоже запутался.
На второй свой экзамен Бела уходит спокойнее. Утром он выпивает кофе и съедает яйцо — чтобы голос был лучше. И улыбается до последней минуты.
Улыбается он и когда приходит обратно.
— Еще год, — весело говорит он.
— Что?
— То, что слышали.
— Но это невероятно.
— И тем не менее, — добавляет он естественным тоном. — Еще целый год.
На сей раз обед проходит в подавленном, ледяном настроении.
Позвякивают тарелки, приборы; все молчат: можно подумать, в соседней комнате лежит покойник. Ирма сидит, как всегда, рядом с Белой, подкладывая куски повкуснее, и вообще держится с ним подчеркнуто нежно, как будущая жена, готовая разделить с мужем все, даже стыд. Отец тяжко вздыхает и отодвигает еду, мать время от времени уходит в соседнюю комнату, чтобы вытереть слезы.
После обеда Бела исчезает куда-то. И тут в семье происходит бурная сцена.
Отец, заложив руки за спину, ходит по комнате взад и вперед и каждые пять минут, проглатывая концы слов, что-нибудь произносит — скорее самому себе, чем другим.