— Непостижимо, — с досадой говорит он. — Непостижимо: уж коли ты так трудно соображаешь, почему бы тебе не выбрать другую профессию?
Мать:
— Ведь Бела такой прилежный: встает в пять часов и даже в кафе не ходит, как другие юристы.
— Но те сдают же.
— По протекции, — заявляет мать. — В этом все дело: протекции у него нет.
Впрочем, сама она в это не слишком верит.
— Бедняжка, — тихо говорит Ирма и вдруг разражается громким плачем. — Он такой мягкий, такой ласковый — сама доброта. Чего вы от него хотите? Оставьте беднягу в покое.
Постепенно волнения утихают. Излив досаду, семья трезво обсуждает, что делать дальше.
Пока что Беле советуют на время отложить книги: пусть себе отдыхает, гуляет, развлекается.
Он в одиночестве бродит по окраинным улицам и мечтает о чуде, которое спасло бы его.
С университетскими профессорами он почти не знаком. До сих пор он учился в провинции, живя там у бедных родственников, и в столицу приезжал лишь сдавать экзамены. Когда он думает о профессорах, ему кажется, что даже солнце на небе тускнеет. Коли бы не они, все было бы превосходно. Но они — есть, они сидят за столом, принимают экзамены, скучным голосом задают вопросы, наслаждаются своей властью, покручивая усы, пока несчастные претенденты на адвокатское звание силятся найти выход из лабиринта параграфов. Почему-то Беле кажется, что профессора только и делают, что принимают экзамены; даже напрягая воображение, он не может их представить себе, скажем, за завтраком, или в кафе, или гуляющими по улице. Иногда он думает, что они баснословно богаты; иногда — что они мелочные, корыстные и завистливые людишки, «которые своего не упустят», и что их за какие-нибудь десять — двадцать крон можно купить с потрохами… ведь «нынче столько слышишь про эти дела»…
Вот только как дать им взятку? Бела часто задумывается над этим. Прошли те времена, когда профессор без всяких церемоний принимал в подарок бочонок вина или упитанного поросенка; а можно было еще, застенчиво улыбаясь, вручить ему в конверте «гонорар» за экзамен. Нынче все не так просто, и Бела часами ломает голову, придумывая какой-нибудь дурацкий способ завоевать профессорское расположение. Можно было бы, например, послать по «некоему» адресу значительную сумму — двести-триста крон. А вместо подписи на переводе стояло бы: «Ваш почитатель». Или лучше: «Ваш смиренный, искренний почитатель». Нет, еще лучше, пожалуй: «Несчастный кандидат в адвокаты»… Правда, профессор едва ли из этого что-нибудь понял бы, но на экзамене он, Бела, мог бы с таким выражением произнести «ваше высокоблагородие», что профессор тотчас сообразил бы, что к чему… А если бы еще сказать это с некоторой угрозой… тут уж профессор, боясь выглядеть неблагодарным, как пить дать, вывел бы положительный балл.
Семья решает, что Бела все же должен сделать еще попытку. Но о самостоятельной подготовке теперь и речи быть не может; ему нанимают двух репетиторов: студента, который и сам вскоре будет сдавать экзамены, и готового адвоката. Они появляются в доме, как медицинские светила у постели тяжелобольного, и разговаривают с близкими тоже подобно врачам — в утешительном тоне, избегая жестокой правды.
И в один голос заверяют семью, что теперь-то уже неприятностей можно не опасаться.
Однако Бела проваливается и в третий раз.
— Не сдал! — вскрикивают домашние с ужасом, но без слез. — Опять не сдал… — таким тоном, будто у них умер какой-нибудь добрый знакомый.
Привратник, придя домой, сообщает жене:
— Ты не поверишь: Бела опять не сдал.
Ирма часто теперь выходит в город одна и приносит Беле, одно-два пирожных или какой-нибудь мелкий подарок. Она все еще любит его.
Любит примерно так, как любят убогого калеку, безрукого или безногого. Порой она исподволь вглядывается в его серые, пустые глаза, в которых плавает странный светлый туман, и пытается угадать, что скрывается под этим туманом.
Она не строит больше никаких планов, к столу выходит с покрасневшими от слез глазами — и все чаще вспоминает про свое свидетельство об окончании промышленной школы.
Вечером у себя в комнате она садится к окну и, положив подбородок на руки, подолгу смотрит на залитую лунным светом улицу. В этом бледном, больном свете ее лицо еще может показаться красивым; в лучах солнца оно давно уже никому не кажется таковым.
Она похожа на высушенную горем молодую вдову.
После всего случившегося Бела заявил было, что завтра же съедет с квартиры и вернет Ирме кольцо; но его отговаривали, и он остался, хотя каких-нибудь определенных целей у него уже нет.