Работать или читать было невозможно. Он огляделся в поисках портсигара и вспомнил, что оставил его в столовой. Пришлось отказаться и от сигары. Можно было попробовать уснуть. Когда-то, когда приходилось много ездить, он, откинувшись в купе на спинку сиденья, обычно обманывал время с помощью сна.
Одеревеневший после припадка ярости, прокурор лежал с широко раскрытыми глазами и разглядывал тени на потолке. В памяти всплыла вся жизнь, беззаботное детство, студенчество, женитьба. Испытывать настоящие страдания ему никогда не приходилось. В прошлом году пролежал две недели с гриппом, была небольшая температура. А еще в школьные годы его укусила в шею оса. Лет в тридцать выдернули два зуба с обезболивающим уколом. Вот и все, что он мог припомнить.
Обычно, когда прокурору хотелось уснуть, он представлял себе водную гладь с большими, концентрически разбегающимися кругами. Но теперь и это не помогало. Глаза то и дело открывались, сна не было, в голову лезли подробности дела об ограблении. Габор Ваш, да, так зовут обвиняемого. От нечего делать он довольно точно воспроизвел в воображении его портрет. Лицо безучастное, будто вырезанное из дерева, блеклое и невыразительное, как фабричная поделка, глаза пустые, застывшие. Но временами в этих стеклянных глазах вспыхивало что-то берущее за душу. И узкий лоб вызывал сочувствие.
Прокурор замерз, встал с кушетки. Огонь в камине погас. Немного хотелось есть, ведь обедали они рано.
Около семи вечера прокурор снова раскрыл дело, просмотрел протокол экспертизы и убедился, что в дверце шкафа, откуда пропали часы, торчал ключ; управляющий, по-видимому, оставил шкаф незапертым.
«Если так, то дело существенно меняется», — сказал он и присел на скамеечку у камина.
«Странно, — думал прокурор, — как я раньше не обратил на это внимания. Габор Ваш часто бывал у управляющего, он на него батрачил и, случалось, оставался ночевать. Какая уж тут кража со взломом! Но разве от этого мужика добьешься хоть слова… Только глаза таращит…»
Он подумал о несчастных страдальцах, о глупых, израненных и измученных, нелепых людях, населяющих этот мир.
— Пять лет, — прошептал прокурор и взглянул на часы.
Он погасил лампу. За окном была уже ночь — неприветливая и беззвездная. Только деревья перед домом отбрасывали подслеповатые, серебристо-холодные блики, от которых темнота казалась еще мрачнее.
Хорошо было сидеть вот так, сложа руки, без дела и следить за нескончаемым ходом времени в густеющей черноте ночи, совсем растворившей в себе его неподвижную фигуру.
Около половины девятого вернулась горничная и отперла дверь. Пленник вышел из кабинета, взглянул на себя в большое зеркало. Лицо было мертвенно-бледное, унылое и помятое. Казалось даже, оно как-то болезненно отекло.
Жене он сказал коротко:
— Я сегодня хорошо поработал.
И рано лег спать, так как наутро предстояло судебное заседание.
Суд, выяснив некоторые спорные подробности дела, с учетом смягчающих обстоятельств приговорил Габора Ваша всего к трем годам тюремного заключения.
Представитель обвинения против этого приговора не возражал.
1919
Перевод В. Середы.
ВРУНЫ
Это было знаменитое, старинное семейство с довольно необычной родословной, уходившей в таинственную глубь средневековья. Жили они в двухэтажном особняке в центре городка.
Предки их были не то армянами, не то испанцами. Но с течением времени в жилы их влилось немало другой пряной южной крови — они разбогатели и заняли видное положение, щеголяя бесчисленными титулами и гербом, изъеденным ржавчиной столетий.
Мужчины в этом роду все смахивали на леопардов, а девушки — на диких кошек. В жизни не видывал я людей таких крепких. Даже грудные младенцы у них ничем не болели, а старики за семьдесят держались прямо и знать не знали ни палки, ни очков.
Как-то утром мы шли в школу с их меньшим мальчиком.
— Знаешь, — сказал он, глядя мне прямо в глаза, — а мы вчера были с папой на луне.
От изумления и зависти я не мог вымолвить ни слова.
— У папы маленькая такая электрическая машинка есть, — продолжал он. — Со спичечницу. Нажмешь — и через две с половиной минуты на луне.
— И вы там прямо и спите?
— Ну да, у нас там две кровати поставлено.
— Не может быть, — не поверил я и стал расспрашивать во всех подробностях, как летают на луну, а он объяснять: бойко, деловито, не моргнув глазом и не сбиваясь.