Дома жена как раз открывала склянку с лекарством.
— Так ты все же профессора вызвала?
— Нет, Гашпарека.
— Гашпарека? — удивленно переспросил Иштван. — Он не сердит на нас?
— Нет, он был очень любезен и сразу пришел.
Гашпарек жил напротив, в старинном доме, у подъезда которого висела табличка с надписью крупными золотыми буквами: «Д-р Артур Гашпарек, специалист по всем медицинским наукам».
Это был толстый, весьма представительный человек лет пятидесяти, холостяк; соседи любили его и рассказывали множество случаев, как он спасал их близких от разнообразных болезней. Пекарь был по гроб жизни благодарен ему за избавление от головной боли: Гашпарек пользовал его каким-то «крепким, отличным порошком», название которого не сказал. Кальмар, бакалейщик, еще один его почитатель, сообщал всем своим покупателям, что Гашпарек однажды прописал ему кипяток и Кальмар тут же выздоровел, хотя насморк у него был такой, что «господин доктор даже в комнату не вошел, только взглянул с порога». Гашпарек вообще любил старые снадобья. Например, чаи разных составов; на воспалившийся палец велел класть мед с солью и репчатым луком; тем, у кого болело горло, советовал на ночь повязывать шею собственными носками. Из своих методов он и среди коллег не делал тайны. Практика — вот что главное. Когда речь заходила о медицинских вопросах, он рассеянно и немного смущенно говорил:
— А, это все теория.
В более тесном кругу, за стаканом вина и сигарой, он излагал свои взгляды подробнее:
— Эти новые теории… гроша ломаного они не стоят… Мы, старые лекари, знаем, как надо лечить, — и громогласно смеялся.
В столицу он перебрался из провинции, где лет десять служил окружным врачом, — говорят, туда он попал из-за какой-то скандальной истории; и хотя о нем много всего рассказывали — например, ходил слух, что он вообще не верит в существование бактерий, потому что, как сам он сказал, никогда их не видел, — он сумел открыть кабинет в самом выгодном месте и через несколько лет приобрел доброе имя и немалое состояние. У него был свой выезд с двумя прекрасными лошадьми. Вечерами он приезжал на Кольцо, в кафе, где проводил свободное время в одной застольной компании, находя ее веселой и очень занятной; появляться здесь он считал полезным и в интересах «практики». Он листал иллюстрированные журналы, прочитывал свежие охотничьи издания и вести с бегов, потом садился за карточный столик и играл по маленькой. В толстых его губах, дымясь, торчала «виргиния».
К осени застольная компания превращалась в охотничий кружок, где Гашпарек достиг с годами заметных успехов, так как был хорошим стрелком. Время от времени он просил кого-нибудь из коллег заменить его дня на два, сам же надевал болотные сапоги, вешал на плечо двустволку, на другое — фляжку с чистой виноградной палинкой. Без трофеев он не возвращался, зайчатина перепадала иной раз даже его пациентам.
Зимой он носил шубу с соболями, летом — желтую чесучовую пару, к которой у него был обтянутый той же чесучой шлем с козырьком сзади и спереди; ни дать ни взять какой-нибудь важный чин по пожарной части. Под козырьком, видный издали, пылал ярко-красный, в шишках и угрях нос.
Когда после очередного удачного излечения он степенно шагал по улицам, окрестные жители почтительно приветствовали его и перешептывались у него за спиной: «Вот это врач». Он был для них — врач, врачеватель. Часто можно было услышать: «Почему бы вам не обратиться к Гашпареку?..» — или: «Вас Гашпарек смотрел уже?..» А если кто-нибудь умирал, люди качали головой, сокрушаясь: «Даже Гашпарек помочь не мог…»
Он любил поболтать с близкими больного; его особенно интересовали политические события (он и сам деятельно участвовал в политической жизни округа) и общественные проблемы, по поводу которых он умел к месту ввернуть какое-нибудь меткое замечание. В кармане, в серебряной коробочке, у него всегда припасены были разноцветные леденцы для маленьких пациентов, а на золотой часовой цепочке болтался золотой же футлярчик для карандаша, который он с охотой давал поиграть детям.