О новой женитьбе он не думал. У него были один-два романа, но никакого следа в душе они не оставили. Молодость прошла. Утром, причесываясь перед гостиничным зеркалом, он смотрел на себя равнодушно, без боли и радости. В густой еще шевелюре поблескивала седина, как тотчас застывающий ноябрьский свинцовый дождь. Стремиться было особенно не к чему. Все, чего можно было достичь в общественном положении, в жалованье, да и в любви, он достиг. По службе едва ли удастся подняться выше. Та высокая должность, куда он карабкался на протяжении долгих лет, была последней ступенькой, никто оттуда его не столкнет, но и дальше уже не взобраться.
Служба стала его утомлять, он все более погружался в какое-то сонное равнодушие. Он сумел бы прожить и на свое состояние, но боялся грозящего одиночества. И со временем перестал думать, как изменить свою жизнь.
Свободное время он проводил с друзьями: они ходили в театр, затем собирались в клубе, ужинали. Когда-то в молодости Иштван был страстный игрок. Годами, бывало, он, что ни вечер, проводил за карточным столиком. Он еще помнил, как ровно в шесть, когда в клубе начиналась игра, нервы его, где бы он ни был, сами собой напрягались и весь он дрожал от желания окунуться в болезненный хмель азарта. Поначалу он с этим боролся. Но потом сдавался безоговорочно, и страсть, как парализующий волю яд, быстро овладевала всем его существом.
Теперь, когда он снова взял в руки карты, азарт, словно вернувшаяся болезнь, стремительно завладел им и приковал к столу; вся решимость его и воздержание безвозвратно исчезли. Но за картами он отдыхал. Когда начиналась игра, стрелки часов останавливались, времени более не существовало.
Ничто на свете не дает забвения надежнее, чем зелье, которое варят на этой ведьминой кухне. Люди, на улице не способные обменяться друг с другом и парой слов, здесь часами самозабвенно играют, как дети в песке. Они живут этим; обыватель понять их не может. И нельзя сказать, чтобы они внушали отвращение; настоящий картежник не себялюбив. Деньги для него не цель, а средство, проигрыш или выигрыш — только перст судьбы, указующий, далеко ли он может зайти в риске. Он мечтает об огромных деньгах, но затем лишь, чтобы постоянно удовлетворять свою страсть. И когда он спускает все до последнего, не бедность страшна ему, а сознание неудачи и горечь, что дальше играть невозможно. Таким игроком был и Иштван.
Он выигрывал и проигрывал немалые суммы; они примерно покрывали друг друга. Но карты сообщали жизни иную, романтическую окраску, как некогда, в юности, первая большая любовь. Он верил в потусторонние силы и ценил азарт более жизни. Это волшебным светом озаряло его будни, серые утренние часы и однообразные вечера. Игра не прекращается, когда мы встаем из-за карточного стола: мозг продолжает работать, мешая красную и черную масти. Так было и с Иштваном: он продолжал играть и не держа в руках карт. Даже людей он делил на масти. Они представлялись ему хорошими и дурными, приятными и неприятными, счастливчиками и неудачниками; он узнавал их по тайным приметам. Он начинал шаг с правой ноги — потому что другие обычно ступали с левой. Иногда у него возникали навязчивые желания. Неодолимая сила вдруг заставляла его остановиться на улице и незаметно коснуться, например, стены дома, мимо которого он проходил.
В последнее время он стал проигрывать. Друзья, видя, что счастье ему изменило, уговаривали его бросить карты. Но он продолжал играть и спускал все больше и больше.
— Когда ты бросишь? — спрашивали его.
— Завтра, — отвечал он, а на другой день снова садился за столик.
Жизнь его протекала однообразно. Спал он плохо, часами лежал в постели с открытыми глазами, слушая шум дождя на крыше гостиницы. Заснув к утру часа на два, вставал, пил крепкий чай с ромом, выкуривал сигарету и уходил, часто даже не умываясь. Вечером, собираясь идти в клуб, брился, тер спиртовым раствором лоб, надевал свежую, накрахмаленную сорочку с бриллиантовыми запонками. Под цветными лампами карточного зала он появлялся собранным, свежим, неотразимым. Его ждали; игра начиналась. Он обычно сдавал банк. Против него находился крупье, который широкой лопаткой сгребал тысячные банкноты, серебряные и золотые монеты — или выплачивал выигрыш, всегда с холодным и равнодушным лицом. Вокруг, в густом сигарном дыму, сидели прочие игроки, знакомые и незнакомые, худые и толстые, скупые и моты, все чем-то неуловимо похожие друг на друга, словно братья. Иштван был молчалив, лишь кивком головы отмечая удачу или неудачу. Когда крупье отсчитывал деньги, он, закрывая глаза, опускал на грудь голову и засыпал на минуту-другую.