На столе — важные документы. Сбоку какая-то машина, тиски непонятного назначения, таинственные и жутковатые, напоминающие орудия средневековых пыток, какими некогда вырывали признание у отступников.
Бориш смотрела только на них. Колени ее чуть-чуть подогнулись, быть может, она про себя творила молитву, какой обучила ее родимая матушка. Но все ж на колени не стала. С поразительным самообладанием собрав все свои силенки, она направилась прямо к столу.
— Имя, фамилия? — спросил суровый официальный голос.
Девушка ответила. Но расслышал ее ответ только я, горло ей перехватила судорога, словно у преступника, когда он, припертый к стене перекрестным допросом на заключительном заседании суда, заикаясь, выдавливает из себя: «Да, я».
— Громче, — подстегнул Боришку чиновник.
Бориш повторила громче. Тогда почтенный господин вскинул на нее глаза.
— Это вы и есть?
— Я, — выдохнула маленькая служанка, не голосом, скорее одним лишь движением губ.
— Это верно?
В его вопросе слышалось сомнение, это похоже было на допрос, леденящий кровь. Боришка не знала, что отвечать. Она комкала в руках свои справки.
Впрочем, чиновник, который не был дурным человеком, а лишь исполнял закон, коему все мы обязаны повиновением, не настаивал на ответе. Он только неодобрительно покачал головой.
Прошла секунда, другая.
— Документы при вас?
Все документы были при ней. Это видел и господин чиновник. Однако опять покачал головой, словно говоря: «Ну вот, все вы такие!»
— Сколько вам лет?
— В тысяча девятьсот де…
— Я не это спрашиваю. Отвечайте, сколько вам лет.
— Пятнадцать.
Тут чиновник встал. Он встал и, держа в левой руке одну из ее фотокарточек, твердым шагом подошел к Бориш. Правой рукой он внезапно схватил девчушку за подбородок и, приподняв ее лицо, долго в него вглядывался, анфас и в профиль, одним глазом кося на фотокарточку, другим на нее, дабы, путем сравнения действительности с ее копией, надлежащим образом установить их тождество. Вздумай какая-нибудь авантюристка миллионерша пробраться на место Боришки, ее затея потерпела бы крах. Не так-то просто стать служанкой!
Затем кандидатке на должность были заданы вопросы о том, здорова ли она, говорит ли на других языках, имеется ли у нее марка. Марки, увы, не было. Опять унылое покачиванье головой.
Обеими руками важный барин выдвинул скрипучий ящик стола, отыскал там марку, затем вынул книжку прислуги, бисерным почерком вписал в нее анкетные данные Боришки, старательно помазал первый листок кисточкой, предварительно обмакнув ее в банку с клеем, помазал сразу в двух местах и на одно из них наклеил многоконечную розовую звезду из бумаги, аккуратно собрав в букет кончики, на второе же приклеил фотокарточку. Далее сей поразительно одаренный муж, выступивший за столь короткое время в ролях психолога, антрополога, филолога, приступил к работе переплетчика: энергично похлопал по книжке каким-то хитроумным инструментом, затем подошел к таинственной машине, грозно темневшей перед нами своими железными деталями.
Машина заработала, застучала и с силой, вполне достаточной, чтобы продырявить человеческий череп, пробила дырки в книжке. Продолжалось это долго. С растерянным видом лунатика Бориш ошеломленно обратила свой взор на меня, впервые за этот день ища поддержки в моем присутствии. Лицо ее было бело, как стена.
Ничего дурного не случилось. Важный господин направил Бориш куда-то во двор, оттуда ее послали сюда же, затем к врачу. Боришка возвратилась домой в час пополудни, оживленная и счастливая, но со значительным видом человека, вырвавшегося из лап смерти.
— Подумаешь, ничего особенного, — сказала она. — Вот только машина… — И вздохнула.
Новенькую свою книжку, обернутую в чистый носовой платок, она протянула мне, своему хозяину, как обладателю несомненного права хранить ее. Но когда я хотел было запереть книжку в ящик, она бросила ей вслед такой тоскливый взгляд, что я поспешил вернуть ей книжицу. Пусть будет у нее. С меня и без того книг хватает. А у нее другой книжки нет. Только вот эта, единственная.
1925
Перевод Е. Малыхиной.
КУПАНИЕ
Солнце раскалено добела.