Год спустя получил он повышение — стал бухгалтером — и вскоре на скопленные денежки купил-таки в рассрочку на год («знакомый один хороший поручился») лодку с подвесным двухцилиндровым мотором в шесть лошадиных сил.
Берци как раз двадцать восемь стукнуло. И с того дня началось его счастье, коему подобного я не видывал. Ибо с тех пор он действительно счастлив. И лицо стало у него спокойное, более открытое и приветливое, и взгляд увереннее, даже умнее. Весь он словно светится какой-то тайной радостью.
Добился своего, невзирая ни на какие козни и препоны. Нет у него ни кола ни двора, но есть моторная лодка — превосходная лодка с двухцилиндровым мотором в шесть лошадиных сил.
Ежегодно Берци проводит свой летний отпуск на Дунае. Режет волны, соперничая с участниками регат, венские пароходы обгоняет, взлетая на пенистые гребни и выносясь вперед, — но всегда один. Боится за свою лодку, посторонних сажает неохотно, даже того хорошею знакомого — и всегда сам смазывает великолепный медный винт, сам чистит дивные лопасти.
Так вот и плавает. Как я был глуп, допытываясь, где он будет плавать! Просто плавает, и все тут. По безбрежному морю своей мечты.
Даже поздней осенью, в дождь, туман, каждую субботу и воскресенье проводит он на Дунае. А едва весна — скользит, ныряет по волнам ночью и на рассвете, до и после работы. Невзрачный, но счастливый, ужасно счастливый частный служащий в своей моторной лодке.
Детишки плачут, кашляют — он вспоминает: а у него зато моторная лодка. Виски седеют, лоб лысеет, жена дурнеет, старится, становится все бранчливей, домашние ноют, что есть нечего, мать жалуется на боль в пояснице после стирки, теща свои разноцветные бородавки ковыряет или неразговорчивый эрдейский беженец донимает его, заводя тягостные препирательства из-за денег от продажи сигарет, а он думает: «У меня моторная лодка». Пускай на него посматривают свысока, с пренебрежением, пускай, натянув налокотники, приходится корпеть на фабрике за ведомостями, пусть все и вся напоминает на каждом шагу, что ты ничтожество, социальный нуль, который не множится и не делится, только на службе и делят тебя и множат, пока не скрючишься совсем и не околеешь, — он думает, что у него же есть лодка, а у них, которые его жучат, стращают и попирают, нету. И когда зимой Дунай скует льдом в вершок толщиной и снегом засыплет на метр, когда мглой затянет и каменные быки мостов, и воду, носиться по которой такое наслаждение, он утешается мыслью, что все проходит: в марте опять ледоход; и снова всегда и везде вспоминает: «А у меня зато моторная лодка есть».
Сколько уже лет присматриваюсь я к этому счастью, которое не иссякает, не убывает, а, наоборот, все растет, и диву даюсь. Его даже исполнение желаний не убило. Потому-то и рискнул я высказать убеждение, что Берци Вейгль — счастливый человек; быть может, самый счастливый на земле.
Для истинного счастья ведь не много надо: только честная причуда да верная лодка.
1930
Перевод О. Россиянова.
СТРАУСОВАЯ ПОЛИТИКА
Ужасную картину являет собою этакое сонмище безработных.
Образованные, полезные обществу люди слоняются без дела по улицам, предаются праздности, спят на уличных скамейках. Они никому не нужны. Изо дня в день им выдается письменное свидетельство в том, что они — лишние на земле. Такое трудно вынести.
— Вы-то чего за них душой болеете? — с укором вопросил меня мой врач. — Тут ни вы, ни я и никто другой помочь не может. Стало быть, и нервничать попусту не стоит. Отправляйтесь-ка вы на курорт. Отдохните, развлекитесь, а ненужные мысли выкиньте из головы.
Я послушался совета. И впрямь, куда разумнее не видеть перед глазами то, что причиняет боль.
Уехал я на курорт. Сунул голову в песок и давай заниматься страусовой политикой.
День стоял восхитительный. Небо синее, вода зеленая.
Я с удовольствием убедился, что все здесь подлинное, настоящее. К примеру, озеро так и было озером и от него не требовалось быть лоханью или тазом. Дерево тоже было деревом, причем каждое находилось при деле.
И ни одного безработного дрозда тоже не попадалось. Дрозды все до одного — хотите верьте, хотите нет — весело насвистывали в роще, как и положено дроздам. А собаки носились по улицам, лаяли, кусали незнакомых детишек-курортников, — словом, выполняли свои обязанности.