— Кто бы это мог быть? — иной раз задумывались прочие постояльцы, изо дня в день встречаясь с загадочным чужаком.
Однако на этот вопрос никто не мог ответить.
Не было в чужестранце ничего любопытного или примечательного, вот разве что эта завеса неизвестности.
Тихий, кроткий господин лет пятидесяти — скромный, но не робкий, а скорее усталый, разочарованный.
Покончив с обедом иль ужином, он не вставал от стола сразу же, а закуривал и, покуда сигареты хватало, сидел-посиживал, изучая сотрапезников своим спокойным, бесстрастным взглядом.
— Кто же он такой? — выспрашивали друг друга официанты и горничные, хотя ни один из них не располагал сведениями о постояльце.
Служащие гостиницы пожимали плечами и улыбались.
По утрам незнакомец отправлялся в город на прогулку. Медленно брел он по улицам, никогда не проявлял спешки, но и не запаздывал. К столу являлся первым. Тыкал пальцем в первую попавшуюся строчку меню и утвердительно кивал головой, платил по счету — и опять кивал, уходил из ресторана и на прощание тоже кивал головой. Никакими просьбами прислугу не обременял и вообще казался человеком на редкость непритязательным.
Так он прожил в гостинице чуть ли не с месяц.
Однажды поутру, еще лежа в постели, он вдруг позвонил. Лакею, который явился на звонок, чужестранец попытался втолковать что-то знаками. При этом он все время указывал на сердце и был очень бледен. Лакей помчался за врачом.
Врач засыпал больного вопросами — сперва на своем родном языке, затем на прочих: по-немецки, по-французски, по-английски, — но тот не понимал. Незнакомец произносил в ответ одно слово, одно-единственное, странное слово — на том языке, которого не знал здесь никто.
Тогда врач коснулся его груди, затем схватил за руку у запястья, за обе руки. Он пытался найти пульс, но так и не нашел.
Незнакомец лежал в постели — спокойно, как и прежде.
Но врач взволновался до крайности. Поспешно, чуть ли не суетливо раскрыл он свой чемоданчик, достал шприц, сделал укол. Врачу было ясно, в чем тут дело: достаточно насмотрелся он таких явлений, которые во всех краях земли, во всех уголках света происходят с поразительной одинаковостью.
Врач обождал немного. Сделал еще один укол.
Больной лежал, слегка смежив веки: белое лицо на белой подушке.
Через минуту-другую глаза его вдруг открылись, подбородок отвис.
Врач потянулся к звонку.
Первым прибежал лакей, за ним — владелец гостиницы, а следом — когда весть разнеслась по коридору — любопытствующие горничные.
Все обступили постель и смотрели.
Тем, кто помоложе, вспомнился родной дед или бабка, людям постарше пришли на память отец-мать или кто другой из близких — ведь каждому из них уже довелось столкнуться с тем, что здесь произошло.
Теперь-то они узнали своего постояльца, теперь они могли сказать, кто он такой.
То был человек. Он ходил по земле, как каждый из них, и ушел, как и каждый из них уйдет в свой час.
Он более не был для них чужим. Он стал их братом.
1930
Перевод Т. Воронкиной.
СОЛНЕЧНЫЙ СВЕТ
Нам с мужем тоже пришлось несладко. Особенно поначалу. Нет, я не жалуюсь. Ведь и другим достается. Может, даже побольше, чем нам. Я в жизни всякого насмотрелась.
Впрочем, мы сразу решили относиться ко всему легко. А что нам еще оставалось? Бывало, все шутим. До первого числа развлекались тем, что гадали, сколько вычтет кассир из жалованья. Взнос в счет пенсии, вычет аванса, страховка, налог, дополнительные налоги… А после первого смеялись уже над тем, что кассир — сверх самых кошмарных наших ожиданий — выуживал деньги и по таким статьям, о которых мы вовсе не подумали. Воображению кассиров могут позавидовать даже великие писатели.
Словом, когда жалованье попадало нам в руки, от него оставались одни крохи, хоть в микроскоп их разглядывай, словно микроб какой-нибудь. «Распределять нужно с умом», — говаривал муж. Мы то и дело потчевали друг друга поговорками да прибаутками. В этом нам равных не было. «Бедность не порок», «Честь превыше всего», — бывало, всласть нахохочемся. Зимой, когда нас изредка куда-нибудь приглашали и мы после полуночи оказывались на улице, ждем, бывало, последнего трамвая, а он уж давно прошел. Ноги от слякоти мокрые, ледяной ветер свистит в уши. Стоим, щуримся, смотрим с тоской на пролетающие мимо автомобили. Как бы хорошо сесть да покатить. «Как поступает в такой ситуации гордый частный служащий?» — спросит муж. «Идет домой пешком», — отвечаю я. «И притом с самым гордым видом», — добавит муж.