В половине четвертого явился какой-то человек под пятьдесят в грязно-синей фланелевой рубашке и заношенном пальто табачного цвета — явный чужак в столь изысканном обществе.
— Ваш покорнейший слуга, — поздоровался он слезливо, как попрошайка, и кланяясь низко, как цыган.
Его тут же усадили, обращаясь к нему на «ты».
Это оказался директор театра Арачи. В руках у него был зонтик, с которым он не расставался и в ясную погоду — не то чтобы выглядеть еще жалостней, не то в напоминание о палках, с которыми бродячие актеры, «поденщики нации», скитались по дорогам. Писклявым голоском, которым когда-то своды потрясал в трагических ролях, принялся он плакаться на судьбу и невзгоды. Тем не менее были у него и домик в городе, и виноградничек, и в банке тысчонок двести.
Каждодневной своей обязанностью почитал он, помимо прочего, заглядывать после обеда на полчасика к «Королю», потереться в избранном обществе. Представленный Акошу, Арачи тотчас начал его обхаживать.
С приятнейшей, почтительнейшей улыбкой выразил он изумление, что не имел еще счастья видеть его в театре.
— Мы, изволите ли видеть, живем потихоньку, — вперяя взор в пространство, отвечал Акош. — Потихоньку живем в скромном нашем домике.
— Но теперь, надеюсь, окажете честь, — молвил директор, выкладывая на стол два розовых билета.
«Ложа бенуара» — стояло на них.
— Не знаю уж.
Акош покосился на жену.
— О, — сказала та, покраснев и неловко пожимая плечами. — Не привыкли мы в театры ходить.
— Не лишайте нас удовольствия, сударыня, — вмешался Имре Зани.
— А на какое число? — спросила г-жа Вайкаи.
— На завтра, на вечер, — с готовностью отозвался первый любовник. — Что у нас завтра?
— «Гейша», — подсказал комик, который исполнял роль Вун Чхи — с неизменным шумным успехом.
— Прекрасная вещь, — заверил Кёрнеи. — И музыка великолепная. Не смотрели еще?
— Нет.
— Куда лучше, чем «Дама в голубом» или эта новомодная оперетта, «Суламифь».
— Жидовская эта оперетка? — свысока переспросил Фери Фюзеш.
— Ага, — кивнул Кёрнеи. — Я тоже завтра приду.
— Неужто мне угрожает отказ? — с комическим ужасом замигал директор, театрально заламывая руки.
— Что же, сходим, отец.
— Слово дамы — закон, — ответствовал Акош под общий смех, вызванный этой не вяжущейся с его обликом галантностью.
Ерническим жестом сунул он билеты в карман.
— Сходим, бог с ним. Спасибо большое.
На улице они ни словом не обмолвились о событиях дня. Ни об обеде, ни о пиве, ни о сигаре. Мысли их целиком были заняты предстоящим спектаклем.
На углу, где на ржавой проволоке висела деревянная рама с афишей, оба, не сговариваясь, остановились и внимательно прочли:
Зани, к сожалению, в спектакле не участвовал. Только Сойваи.
Имена остальных исполнителей были им незнакомы.
Глава шестая,
в которой Вайкаи смотрят шарсегскую постановку «Гейши»
Днем в понедельник зашел разговор о необходимых приготовлениях.
— Надо бы тебе все-таки постричься, отец.
— Зачем?
— Нельзя же в театр в таком виде идти. Смотри, какие ты космы отрастил. И с боков и сзади.
Седые кудри поредели у Акоша только на маковке, а вокруг лохматились тем буйнее. Подстригался он последний раз весной и с той поры совсем оброс, запустил себя. На отворотах пиджака белела перхоть.
— Идем-ка в город, — сказала жена. — Мне все равно к «Вейсу и Товарищу» надо, сумку купить. Бинокль положить не во что.
Акош проводил жену в галантерейный магазин. Покупателями занялся лично господин Вейс, разложив перед ними великолепные, только что из Англии, товары.
Супруги разглядывали чемоданы, дивясь, как легко они запираются. Да, им тоже нужен бы такой; но пока придется ограничиться лишь сумочкой из крокодиловой кожи — вон той, что на витрине.
Господин Вейс сделал знак какому-то тощему унылому субъекту, который за грудой конторских книг сидел в глубине магазина, в озаренной слабым светом стеклянной будке. Тот вышел, проскользнул в витрину, принес сумочку и снял с полки еще несколько, приставив лестницу и прогнусавив что-то жалобным голосом. Это и был Товарищ — обойденный, непризнанный, загубленный Талант, чье имя всеми было предано забвению, а кислое лицо несло печальный отпечаток несварения желудка. Уж он наверняка не ел таких отменных гуляшей, как господин Вейс.