Поэтому он не раз отзывался об Акоше с осуждением.
Но сейчас, видя его перед собой и понуждаемый остальными, тоже встал. За стаканом вина мадьяр всегда поймет мадьяра, и Ладани подал Акошу руку.
— Садись с нами, — проскрипел он своим надсаженным голосом.
Такое приглашение нельзя было отклонить. Друзья тарокка, словно заморскую знаменитость, встречали Акоша. Да и сами карты соблазняли — огромные, с серым крапом. Трудно было устоять, и Акош сдался.
— Ну, так и быть, — засмеялся он.
Кёрнеи с облегченьем удалился.
Акош меж тем примостился у стола, на мраморной доске которого блестело несколько пролитых винных капель. На аккуратных черных табличках заранее очиненным мелком написали имена играющих и поставили перед каждым.
Галло сдал карты.
Акош взял свои девять, мгновенно растасовал привычным движением и обозрел любовно весь веер, напоминавший о добрых старых временах. Вот дама в испанском кринолине и с кастаньетами; пагат со своей лютней, увенчанной человеческой головой, и саблей на боку; всесильный шкиз в раздвоенной чалме и пестром цирковом наряде; могущественное «двадцать одно» — скрестивший ноги турок с чубуком в руке. Все тут, «онёры»[43], которые любую карту могут побить, оттого им и честь такая. Милые, добрые знакомцы: обнимающиеся влюбленные, расстающийся с подружкой солдат в старинном мундире, кораблик в волнах. Карты как на подбор.
Игроки посмотрели в свои, а потом с не менее внимательным, острым прищуром — в лица друг другу. Лицо — оно тоже важно, еще важнее карт! Что он там затевает, какие мины подводит, какие каверзы готовит и ловушки?
— Пас, — сказал Акош.
— Пас, — откликнулся сидящий рядом Карас.
Доба и Ладани тоже спасовали.
Акош от души наслаждался положением. Даже сигару закурил, чтобы мозгами получше пораскинуть.
Тарокк ведь — не какая-нибудь там легковесная игра из тех, что изобретаются нынче. Это игра благородная, уходящая корнями в глубокую древность; игра замысловатая, для которой потребны восточный склад ума, неусыпная бдительность, находчивость и самообладание. Она пришла из Азии вместе с доблестными нашими предками и длинна, как затейливая сказка с мудреным зачином, интригующим продолжением и неожиданно простой концовкой. Голову, правда, заставляет поломать, зато мозгов не сушит; словом, чрезвычайно приятная игра. Целые поколения шлифовали ее, пока не довели до столь интеллектуальной тонкости.
Карас прикупил три карты из колоды.
— Козырь двадцатка.
— Я пас, — отказались опять и Доба и Ладани.
Акош потеребил усы и весело объявил:
— Контра[44].
Все призадумались.
Акош играл с Ладани, своим новоприобретенным другом. Партнером Караса был Доба, который сидел напротив Акоша и не уставал удивляться, глядя на него: как посвежел.
А тот в свой черед наблюдал судью. Сидит, помалкивает, как в театре возле своей кокетливой худышки жены, причесанной под Ольгу Орос. Жены, которая даже с этим голяком Сойваи путалась — по крайней мере комик так уверяет. А знает ли он сам, достойнейший этот человек, догадывается ли, бедняга, о чем-нибудь? Слова никогда не проронит. И сейчас усталость одна и безучастие на лице.
— Реконтра[45], — принял судья вызов Акоша. — Tout les troix[46].
«Эхе-хе, — сказал Акош про себя. — То-то и оно, что три; вечно трое; жизнь втроем».
Вот о чем ему думалось, и в этом-то, наверно, и заключалась ошибка.
Он, старый матадор, перестал внимательно следить за картами, и это в конце концов привело к роковому исходу: Доба с Карасом одолели Акоша с Ладани.
Стоявшие вокруг только диву давались.
— Невероятно.
— Ну, по такому случаю выпить надо, — сказал Карас.
Обер-лейтенант австрийского егерского полка Вернер, молча сидевший возле Акоша как благожелательный наблюдатель, наполнил бокалы. Два года уже стоял его батальон в Шарсеге, но он так и не научился ни одному венгерскому слову. Трезвый, Вернер еще объяснялся по-немецки; но под градусом не только немецкий, а, наверно, и родной свой, моравский, забывал. Но барсом был образцовым и в их компании чувствовал себя превосходно. Только и знал, что пил да наливал, улыбаясь чему-то про себя.
— Выпьешь? — спросил Акоша Ладани. — Легкого сильванского.
И одним духом осушил бокал.
Название это выговорил он с таким смаком, что и Акош тоже выпил «легкого сильванского».
43
Пагат, шкиз, «двадцать одно» — главные козыри при игре в тарокк, называвшиеся поэтому «онёрами» (от