Лишь только господин капитан появился в дверях, писаря, вскочив со своих мест, застыли, вытянувшись, словно свечи; кто-то впопыхах опрокинул стул.
— Какая свинья опрокинула стул? А? В конюшне вас держать, а не в комнате! Только в такой роте, с таким персоналом могут происходить подобные вещи! — заорал капитан, неистово размахивая, как белым флажком, запиской Скомрака, которую не выпускал из рук. Сев за стол, он прислонил записку к чернильнице с бронзовым гонведом на зеленом мраморе — подарок милой госпожи Кайзер, которую Скомрак в письме обозвал шлюхой. Подарок был преподнесен на рождество. Сверток с гонведом был перевязан красной ленточкой, под которой лежала свежая веточка елки. Сколько тогда выпили шампанского! Где все это? И тогда на горизонте не возникало еще это чудовище — лейтенант фон Кертшмарек! Тогда все казалось идиллией. И эта паршивая скотина, этот Скомрак был тогда еще вестовым господина капитана; каждый день он относил прекрасной госпоже «шлюхе», которая теперь намеревалась наставить Ратковичу рога, письма и букетики фиалок.
«Как легко обмануться в человеке!.. Ты к нему всей душой, а он тебе — нож в спину!..»
Вспомнив о Скомраке, Раткович почувствовал желание плюнуть.
(В течение четырех лет они ходили в одну школу. В ту самую школу на Цветной улице, где сейчас ротная казарма. Встретив Скомрака в армии, он из жалости взял этого мошенника к себе в денщики. А тот вместо благодарности вылез на батальонном рапорте и заявил, что не желает быть вестовым и денщиком, и Ратковичу опять утерли нос в батальоне.)
— Ладно! Не хочешь быть слугой, будешь солдатом!.. — Раткович слегка проучил неблагодарную «упрямую свинью». На первый раз — шпанга[28], затем карцер, караул, карцер с постом, наконец, подвешивание на каштане, и так постепенно между товарищами, некогда игравшими в этом самом школьном дворе на Цветной улице, возник конфликт, разрешившийся известным письмом… Нет, не был Раткович счастлив в своих друзьях. Рачич, к примеру! И его он хотел сунуть в бухгалтерскую часть, спасти, а тот задрал нос, что твой министр! Ведь ничтожество, нуль, голодный авантюрист! А сколько неприятностей!
Размышляя о черной людской неблагодарности, Раткович машинально провел пальцем по столу и нагнулся, дабы разглядеть дорожку, оставленную пальцем на покрытом пылью сукне.
— Кто сегодня вытирал пыль? А?
Молчание.
— Я спрашиваю: кто вытирал пыль? — Вестовой! Вестовой!
Разом вскочили и Кохн, и капрал Ягалчец, и ротный фельдфебель Видек и заорали во весь голос: — Ве-сто-вой!
Вошел скелет — дважды раненный чахоточный солдат, инвалид, оставшийся на сверхсрочной венгерской королевской службе, свинья и обезьяна Фране.
— А? Так это ты, свинья? Иди-ка сюда! Иди, иди! — поманил его пальцем господин капитан. — Ну-ка, посмотри сюда! Посмотри! Что это такое? — Капитан схватил вестового за ухо и, крутя ухо пальцами, ткнул инвалида лицом в зеленое сукно стола.
— Что? Что? Что? — шипит Раткович; лицо его искажено безумной гримасой. — Что, что, что? — кричит он и водит черепом скелета по столу. — Сюда смотри, сюда, чисто теперь? А? Чисто?
Чахоточный вестовой Фране зашелся в кашле, и капитан брезгливо оттолкнул его; шатаясь, солдат добрел до дверей и там с шумом рухнул на дощатый пол.
— Пошел прочь, не то живым отсюда не уйдешь! Вон отсюда!.. Итак, начнем! Кохн, что там еще?
Кохн приближается с пачкой бумаг; держится он важно, как заправский секретарь, над которым веет святой дух извечной бюрократии; вот он кладет перед капитаном первую бумагу, требующую резолюции.
— Что здесь такое, Кохн?
— Просьба Марии Петанек из Нижних Ключец. Мужа ее домобрана Фране…
— Дальше, — пальцем отшвыривает капитан прошение Марии Петанек.
— Девять детишек… на две ночи, господин капитан, осмелюсь доложить, — отважился продолжить Кохн.
— Ерунда! Какое мне дело! Вранье! Врут! Все враки! Перестаньте городить ерунду, Кохн! Дальше. — Капитан Раткович взял прошение жены домобрана Фране Петанека, разорвал его сначала на две, затем на четыре части и бросил на пол.
— Вы пьете мою кровь, Кохн! Дальше!
— Прошение рудокопа Птичека из Горне Реке, просит выдать ему направление в батальон на демобилизацию.
— Дальше.
— Господин капитан, на заявлении Птичека есть резолюция горного управления. Он — горняк, осмелюсь доложить.
— А какое мне дело до вашего паршивого горного управления. Эта свинья не в маршевой?
— Нет, господин капитан, осмелюсь доложить, нет!