— Господин капитан, осмелюсь доложить, я принял дежурство от капрала, — доложил очередной дежурный капрал, стоявший рядом с Юрковичем, но капитан Раткович, решив ускорить обход, пренебрег обычным порядком (чтоб его черти взяли, поздно уж, за полдень) и остановился только около домобрана Тртека.
— Господин капитан, домобран Тртек Алоиз покорно докладывает, мать у него померла!
— Кохн! Вы безмозглая скотина! Что я вам сказал?
— Господин капитан, осмелюсь доложить, я гнал его, но он ревел здесь, что мать у него при смерти.
(Тртек думает не столько о том, чтобы проводить мать в последний путь, сколько о том, чтобы спастись от фронта. Ибо, когда он вернется, пусть даже через два дня, рота уже уйдет, до следующей отправки еще далеко, а там, гляди, и война кончится…)
— Ревел? Осел на льду плясал да ревел. А что я могу сделать, если у тебя мать умерла? Армия не похоронное бюро! Дурак ты! Ревел! Врет он! Он и сейчас врет!..
— Господин капитан, осмелюсь доложить, из общины с печатью…
— Ха! Печать! Как же, не знаю я этих проныр загорцев, не знаю, чего стоит печать! Печать стоит пару индюков! Ты что думаешь, на дурака напал, что ли? Ха! Почему не брит? Кто там на левом фланге строй ломает? Какая свинья?..
Это шевельнулся домобран цыган Джура Макек, задержанный патрулем военной полиции. Руки его связаны крест-накрест цепью, железо впилось в тело, и цыган зубами пытался сдвинуть цепь. Это оказалось фатальным толчком, вызвавшим взрыв мины.
— Кто такой? — бросился Раткович, словно ястреб, на левый фланг. — Ах, это ты, мой дорогой цыган? Ай-ай-ай! Смотрите-ка! Ты — и в строю! А как же твой шатерчик да вольная долюшка, птенчик? А? Ха-ха! Зачем же ты вернулся к нам? Тут и без тебя есть кому смердеть!
От истерического сарказма Раткович перешел к безумной ярости.
— Скотина ты последняя! Мало того, что дезертир, так он еще строй ломает! Что с тобой сделать? Избить? Не-ет! Не стану руки марать! Погоди, скотина! Видек! Видек! Прошу вас…
Цыган сразу понял, что означает, когда зовут Видека. После ночного избиения у него был жар, сейчас он босой стоял на снегу — нервы не выдержали, и человек в отчаянии запричитал:
— Ой, господин капитан, целую землю под ногами твоими! Прости меня, прости, никогда больше, не буду, никогда больше, господин капитан, покорно покорнисимус просимус…
— Видек! Видек! Прочь, гад, пока в рыло не получил…
Целует цыган капитанские сапоги, валяется в грязи и голосит:
— Ой-ой-ой… господинчик капитан…
Видек вернулся из подвала, куда только что бросил на уголь капрала Юрковича, подкрутил усы, стал во фронт.
— Видек! Подвесить этого болвана, чтоб знал, что значит бросать винтовку и продавать казенное добро!
— Ой-ой-ой…
— Вставай, цыган! — с видом палача подступил Видек к цыгану, оглядывая его своими маленькими свиными глазками, заплывшими жиром. — Эй! Вставай, цыган! Слышишь! Приказано ведь! — подбадривает Макека господин поручик Видек, тыча носком сапога ему в ребра. Но цыган ничего не хочет слышать, он корчится, как в падучей:
— Ой-ой-ой, ой-ой-ой! Господин капитан, покорнисимо…
— Взять его! Что это за комедия! — строго прикрикнул Раткович; тут же подскочили два капрала, поставили Макека на ноги и держат, чтобы он снова не повалился на землю.
— Видали, ребята? Так будет с каждым, кто нарушит присягу! Какого черта шутите с державой? Наша держава сильна и могущественна, она вас, как блоху, — к ногтю, и пикнуть не успеете! А вы, вшивое, мужицкое отродье, на нее руку поднимаете! Лучше сами повинитесь, кто ночью в канцелярии был! Сознавайтесь! Горе тому, кого я поймаю!
Так угрожает Раткович солдатам, а солдаты молчат, точно у гроба, и печально смотрят, как освобождают от цепей цыгана, как ведут его под каштан и как начинают подвешивать. Какие муки ожидают подвешенного, известно всем[29].
Подвесили дезертира-домобрана, цыгана Макека, на суку́, и его цыганский отчаянный, нечеловеческий визг настолько потряс уборщицу школы и ее детей в подвале, что теперь вопли несутся с двух сторон: детский рев из подвала сливается с воем цыгана.
— Бегите к этой бабе и скажите ей, чтобы было тихо, не то и она со всеми своими поганцами будет висеть на каштане! — приказал оскорбленный посторонним вмешательством Раткович и зашагал перед строем.
— Ребята! Слушать меня! Найдите мне свинью, что бесилась в канцелярии! Не найдете сегодня, сядете в вагоны связанными, как собаки! Ребята! После обеда свяжу каждого десятого! Сегодня, после обеда, — если не найдете вора.
29
Так наказывали людей еще во времена крестовых походов, и с тех пор без этого способа наказания не обходилась ни одна война в Европе. Руки жертвы связываются за спиной крест-накрест и тело веревкой подтягивают на суку́ настолько, чтобы лишь носки ног едва касались земли. Тело висит на руках. Это вызывает невыносимую боль в локтевых суставах. —