— Но, позвольте, от афинских казарм не осталось и следа, а Парфенон[9] и по сей день незыблем. Кстати, господин кадет, мне было бы крайне любопытно узнать, какой Парфенон собираетесь вы защищать своей паршивой винтовкой? Надеюсь, мой вопрос не поставил вас в тупик?
— А чем хорваты хуже любой другой нации Европы? Может, вы станете утверждать, что мы ниже других по уровню развития? Не забудьте: наша королевская династия существует четыре века!
— Простите, я спрашиваю вас не о династии! Я спрашиваю вас о Парфеноне!
— Оставь этого идиота, прошу тебя! Он понятия не имеет, что такое Парфенон! — вмешался в разговор Ивица, отчаянно жестикулируя. — Идиот!
— Ты поосторожнее, пока я до тебя не добрался. Смотри, переломаю ребра, — взбесился кадет Макс, явно намереваясь выполнить свою угрозу, и он, наверно, сделал бы это, если бы монсеньёр пресвитер церкви Блаженной Девы Марии не посчитал своим долгом вмешаться в спор, сгорая от желания высказать свои соображения. Но едва он успел открыть рот, как Ивица Тичек демонстративно повернул к нему спину: он принципиально не хотел слушать проповедника католицизма, да к тому же еще и кандидата на кресло епископа.
— Господа, вот какова наша жизнь! Вот каким примитивным ужасом мы окружены! Извольте видеть, каков наш уровень. Проклятый католицизм, и кадеты в парадных мундирах — вот все, что мы имеем! Поглядите: кругом темнота, кажется, что тебя закопали в глухую могилу. Подчас я сам себе представляюсь плотно замотанной мумией, которая не может пошевелиться. Да, да, милая Софика! Католической мумией; и вы тоже — одна из католических мумий, и все за этим столом — католические мумии! Да, да, это не смешно! Это сущая правда! Не успели мы явиться на свет, как нас посыпали римской солью, окропили римской водой и помазали римским елеем. Всю жизнь, от самого рождения до гробовой доски, нас убаюкивают католические напевы и оглушает звон колоколов! Мы видим мир таким, каким нам показывает его католицизм! Такого мира нет, это ясно! Ясно же, что всего этого нет! Если жизнь, как она есть, понимать во всей ее глубине, становится очевидным, что все выдумки католицизма — глупое, старое, рассыпающееся символическое бессилие. Но, дорогая моя Софика, сколько же энергии истрачено на внутреннюю борьбу, в результате которой я могу говорить о католицизме как победитель? Дорого я заплатил, прежде чем узнал истинную цену всем этим святым, ангелам, библии и мессе, псалмам и литургии, священникам со всеми сочельниками, страстными субботами и прочерку! Сколько сил потрачено на то, чтобы разобраться во всем этом! Полюбуйтесь, прошу вас, на общество за этим столом! На полицейских и монсеньёров, на кумушек и их деток! Да взгляните на хилых малышей: ведь они не что иное, как кирпичи в фундаменте колоссального здания церкви, здания ужаснейшей фикции нашей современности: quod ubique, quod ab omnibus creditum est[10].
Великолепно сказано! Ивица пришел в восторг от превосходного сравнения, пришедшего ему в голову. Действительно, люди — это камни, на которых воздвигнута громадная, гигантски страшная ложь, ложь совершенно очевидная, но тем не менее несокрушимая.
София и Мишо тяжело вздохнули, будто и в самом деле перед ними высились невероятно крепкие стены, пробить брешь в которых не в состоянии их слабый разум; и на минуту наступила пауза, в которую ворвался бравый голос кума Шимонича, восседавшего во главе стола и веселившего публику.
Не в меру возбужденный обсерваторский сторож кум Шимонич с серьезным видом внушал старшему полицейскому надзирателю, счастливому отцу и юбиляру, что Земля круглая, и брался доказать этот факт, если только кум Алоиз соблаговолит подняться к нему в Верхний город[11], в обсерваторию, и поглядеть в телескоп, у которого стекла толщиной в ладонь.
— Истинный бог, дружище! Если не веришь, приходи, убедишься во всем своими собственными глазами: чертовка круглая, братец, что твой апельсин!
— Бог мой, да неужто же круглая? — гремел раскатистый хохот полицейского надзирателя Тичека, который от напряжения беспрестанно моргал и давился таким безудержным смехом, что капельки пота выступили у него под глазами. Приходилось ему и прежде слышать бесовские басни, будто Земля круглая, да только он-то этому не верит, подобная чепуха не умещается в его мудрой голове.
9
Парфенон — храм в Афинах, в честь богини Афины — девы (Парфенос), построен в 5 в. до н. э., — высшее достижение древнегреческой классической архитектуры.