Александр Михайлович не застал Фаню дома, к дверям комнаты была приколота записка: «Уехала в Петровский парк, буду дома к вечеру». Выйдя на улицу, он подозвал извозчика, велел ехать на Петербургскую сторону.
Художницу Александр Михайлович нашел у пруда. Она рисовала отслужившую свое полузатопленную лодку в камышах.
— Душой отдыхаете, а я… — начал смущенно Александр Михайлович, — покушение готовлю.
— Понадобилась? — спросила Фаня и сощурила до щелочек смеющиеся глаза. — Между прочим, записку я оставляла Ольге. Но, право, сердиться не буду, что разыскали, пора свертываться, покинуло настроение, не рисую, малярничаю.
Фаня тюкнула кисточкой в холст и радостно воскликнула:
— Нашла! Жалела, что холст испортила, не получались заплата и вмятина на лодке. Мазок — и все заиграло! — Неожиданно найденное решение подняло настроение, Фаня сказала: — Услуга за услугу, приказывайте, нужно — звезду с неба достану.
— Прекрасно! За вдохновение потребую плату, — в тон ей ответил Александр Михайлович и заметил: — Звезды — ведомство поэтов. Моя просьба проще, и по вашей прямой специальности.
— В муляже печени коровы спрятать пушку? — спросила Фаня и одним мазком состарила вмятину на лодке.
— Тоньше. Поколдовать кисточкой над пятисотенными билетами, чтобы в самом казначействе не вызывали малейшего подозрения.
— Познакомившись с вами, и не тому научишься, — засмеялась Фаня. — Когда открываем собственный филиал третьего отделения экспедиции? — Она посерьезнела, заколебалась: — Получится ли? Не пробовала кредитные билеты подделывать.
— Вся надежда… — Александр Михайлович сложил на груди руки и низко поклонился. — Прошу, очень прошу.
Фаня бросила на траву чехол от подрамника, сама села и усадила рядом Александра Михайловича.
— Не горюйте. Раз надо для дела, буду фальшивомонетчицей, — и задорно стрельнула глазами. — Статья за мошенничество гуманнее 102-й, не повесят. Поймают — определят в крепость.
— Кредитные билеты настоящие, из Тифлиса, — объяснил Александр Михайлович. — Требуется заменить цифры. Таблицу я составил.
У Фани в кошельке была лишь мелочь, она попросила показать ассигнацию.
— Пятисотрублевые дома оставил, а красненькую — пожалуйста.
Бросив быстрый взгляд на десятирублевку, Фаня вернула ее, затем сняла подрамник с мольберта.
— Постараюсь. Отвечу «да» или «нет», когда проведу эксперимент.
Александр Михайлович взял мольберт. Фаня шагала крупно, по-мужски. На набережной Ждановки она оживилась, спросила:
— И много пятисотенных мне нужно переделать?
— Не пугайтесь, — хотел было ее успокоить Александр Михайлович, но, вспомнив про саквояж, набитый кредитными билетами, признался: — Много, чересчур много.
— Нисколько не пугаюсь. Знаю, эти деньги нужны революции. Но дома у меня — стеклянный колпак, в музее тоже не убережешься от любопытных, а глаза бывают и недобрые.
— Чем мучиться, снимем дачу, — предложил Александр Михайлович. — Краску достану из экспедиции.
— И еще потребуется хороший микроскоп, — сказала Фаня.
— Купим наиновейший.
— И это еще не все, — продолжала Фаня, — я не вольный художник, служу!
— А зачем нам дана голова? Что-нибудь придумаем, — обещал Александр Михайлович.
Проводив Фаню, он на этом же извозчике поспешил домой. Спокойно выслушал отец его просьбу отпустить художницу недели на две по семейным обстоятельствам.
— Не на пикник увозишь Беленькую? — сказал в ответ Михаил Александрович и посоветовал: — Безопаснее числить ее на работе, мало ли что… находилась на службе.
С художником устроилось, лучше нельзя. Где снять тихую мастерскую? Ахи-Ярви — перекресток дорог, перевалочная база, химическая лаборатория. Красин строго предупредил: «Три человека — я, вы, художник и больше ни одна душа не должна знать про нашу финансовую операцию».
Недалеко от Териок Александр Михайлович снял недорогую дачку. С хозяевами повезло — престарелые, одинокие, молчаливые. На всякий случай он им сказал, что его жена получила предложение занять прилично оплачиваемую должность в русском посольстве, но она позабыла шведский язык, ей требуется недели на три-четыре уединиться, чтобы наверстать, придется иногда и ночи прихватить. Потому и никаких компаний, навешать ее будет только он.
В тот день Фаня еще дома переделала цифры на трех пятисотенных. Александр Михайлович повез их к Красину. На Невском проспекте он зашел в банк и легко разменял один кредитный билет, затем в ювелирном магазине на Садовой линии Гостиного двора купил серебряную цепочку к часам.