Тысячу рублей наличными Александр Михайлович внес в партийную кассу. Третью пятисотку передал Красину. Тот был доволен таким началом, художницу похвалил.
— А вас, Александр Михайлович, прошу, требую — больше пятисотенные самому не менять, — сказал мягко и строго Красин.
28
Петербург в преддверии масленой недели. На окнах трактиров, ресторанов появились сковородки с пышущими блинами. Скоро, скоро проспекты и улицы столицы огласят веселым звоном бубенцов и колокольчиков вейки.
Готовился к масленице и Микко. Он украсил дугу разноцветными лентами, повесил колокольчики и бубенцы. В канун масленицы, едва забрезжило, Микко запряг лошадь, ушел в дом переодеться. Вернувшись, застал в санях молодого барина. Дней десять он еще должен был пробыть в Гельсингфорсе.
— Никак на масленую собрался? — Александра Михайловича забавляла растерянность работника.
Микко любил бесшабашное веселье на масленой, праздничные базары, катание на карусели, представления в балаганах, вспыхивающие россыпи бенгальских огней.
— Вейка, деньги сами в карман сыплются. — Микко не стал запираться. — И погонять кобылу нужно, застоялась, зажиреет, кнутом не заставишь сани возить.
Поворчав, Микко начал распрягать лошадь, Александр Михайлович остановил.
— Надумал: поезжай в Питер, отпускаю на всю масленицу, — сказал он, решив отправить с ним десяток бомб.
Микко, отчаянный выпивоха и озорник, был трогательно предан молодому барину. Он мог ослушаться, когда приказывала Аделаида Федоровна. Незадолго до своей смерти она однажды так рассердилась на Микко, что пожаловалась: «Шура, он служит только тебе».
Спрятав под сено два плоских ящика, Александр Михайлович строго предупредил Микко.
— Трактиры объезжать. Пристанешь к обозу финских рыбаков. Когда везут салаку в столицу, стражники и таможенники редко проверяют.
Березин, наблюдавший из окна за сборами, не усидел в доме, отозвал Александра Михайловича в сторонку, встревоженно сказал:
— Соображаете? С кем отправляете бомбы? Уж лучше закинуть их в вагон Усатенко.
— Отказались окончательно от услуг этого кондуктора, — возразил Александр Михайлович, — а наш машинист опять в больнице лежит, на курьерском поезде больше никого своих нет.
— Сам перевезу, — отговаривал Березин. — Микко известный забулдыга, напьется до чертиков, если не в первом трактире, то во втором непременно.
— Не напьется, — защищал Микко Александр Михайлович. — Нужно знать его душу. Он не выдаст. Полицейские его знают, надо — прикинется пройдохой, угнал у барина тайком лошадь, вздумал поднажиться на вейке.
— В полицию, допустим, не попадет, ну а если подорвется? По пять бомб в ящике. — Березин старался убедить Александра Михайловича отказаться от безрассудного решения.
— Микко исправнее фельдъегеря доставит «конфетки» Лидии, — сказал уже резче Александр Михайлович.
В первый день масленицы после полудня у ворот усадьбы остановились легкие сани. Привязав лошадь к изгороди, Пильц направился к новой даче. Березин шмыгнул в угловую комнату, Александр Михайлович надел полушубок, схватил ведро — и на улицу, будто вышел за водой. Пильц тоже свернул к колодцу.
— Рад гостю, сижу медведем, — располагающе заговорил Александр Михайлович, опуская ведро в колодец, гадая, зачем заглянул на усадьбу Пильц.
— С почты! Телеграмма прибыла, по-соседски захватил, — сказал Пильц. — С удовольствием посижу в другой раз, сейчас некогда, со станции подводы идут, возчики балуют с вином.
Пильц попрощался, уехал, Александр Михайлович вскрыл телеграмму.
«Гостинцы получила, подгадал к масленой, приезжай, не бери с собой дядю, старику полезен лесной воздух, целую Ирина».
Березин встретил Игнатьева на кухне, взял ведро, накрыл кисеей, спросил:
— Телеграмма?! От кого?
— Про Микко знать дают, прибыл, — сказал Александр Михайлович, а сам думал, чем вызвана вторая часть телеграммы, не велено привозить бомбы, почему нужно перенести их в лес? И его самого ждут в городе.
Место явки — небольшой, но известный ресторан Соловьева — выбрала Лидия.
Ровно в семь вечера Александр Михайлович появился на углу Гороховой и Малой Морской. Лидия еще не пришла. Не останавливаясь, он направился к Исаакиевскому собору.
Пройдя несколько шагов, Александр Михайлович почувствовал острый запах духов, и тут же его подхватили молодые женщины. Слева — Лидия, справа — Софья. Это от нее пахло дорогими французскими духами.