Странно вел себя работник тюремной библиотеки. Дал читать Александру Михайловичу роман «Огнем и мечом» Сенкевича, а выписал он «Потоп» — отказал. В каталоге этот роман был. Без отказа выдавали произведения Ибсена, Мопассана.
За один присест Александр Михайлович прочитывал сто пятьдесят — триста страниц. Однако он скоро понял, что от таких «порций» чтения в голове путаница. Но ему необходимо было мысленно уйти из камеры, он всерьез занялся переустройством своего имения. Сделал проект дачи, моста на проселочной дороге, наметил перенести амбар, построить оригинальный навес. Набросал план землеустройства пашни, лугов…
Дня четыре Александр Михайлович затратил на свое имение, затем сделал проект и чертежи доступного среднему крестьянину ледника, составил рекомендации по компостам.
Глухая изоляция угнетала. Когда надзиратель объявил, что будет заутреня, он даже обрадовался. В церкви, мрачной, как и сама тюрьма, его поместили в ящик, похожий на те, в которых держат гусей для откорма к рождеству, только повыше.
Наконец возобновились допросы. Новый следователь, жандармский подполковник Тунцельман, чтобы расположить Игнатьева, самодовольно посмеялся над своими незадачливыми коллегами.
— Отвечать надо за то, что совершил, тут я с вами согласен, Игнатьев. За вами и без Уфы числится немало деяний, предусмотренных первой и второй частями сто второй статьи уголовного уложения.
Как ни напрягал Александр Михайлович память, но так и не вспомнил, от кого еще в боевой группе слышал фамилию Тунцельмана. Этот вечно улыбающийся «добряк» много политических отправил на каторгу.
— Пальчики отпечатали, хорошо, — восторгался Тунцельман, листая дело Игнатьева. — Фотографии превосходные, особенно в пальто.
— Послушайте, подполковник, — перебил Александр Михайлович, — не кажется ли вам, что опереточные остроты не к лицу и не к месту.
Тунцельман опешил, глубже ушел в кресло.
— Юридический вроде не кончали, — с трудом вывернулся он, — как присяжный себя ведете. Начнем с деяний по первой части сто второй статьи.
Посчитав, что хорошо осадил заключенного, Тунцельман все же не сумел себя настроить на продолжение допроса, внутренне он сознавал, что не готов к серьезному поединку. Задав для приличия два вопроса биографического характера, он вызвал конвойного.
К следующей встрече готовились оба. Александр Михайлович решил быть резковатым, все отметать, ошибки следователя мгновенно высмеивать. Тунцельман же спрятал в кабинете за ширмой две винтовки «ветерлей» и «манлихер». Начиная допрос, он торжественно объявил, что обвинение по уфимскому делу с Игнатьева снято окончательно, и тут же проделал неуклюжий трюк с винтовками. Снова просчет — ни радости, ни испуга, ни смущения не проявил Игнатьев. Он без любопытства взглянул на винтовки, когда Тунцельман резко свалил ширму и с деланным сочувствием заговорил:
— Не повезло, Игнатьев, не подвернись эти винтовки, — сейчас, искупавшись в ванне, потягивали бы черное пивко. А теперь все начинается с первой строки. Такой конспиратор — и оконфузиться… Кто же так прячет винтовки?
— Эти? — живо спросил Александр Михайлович, взял «ветерлей», затем «манлихер», осмотрел, усмехнулся. — Они только что доставлены из арсенала. Хорошо поставлено хранение оружия.
Трюк с винтовками грубый. Это понял и Тунцельман. Нужно тоньше ставить ловушки. На следующий допрос он приехал из парикмахерской, благоухающий, в новом мундире, заговорил развязно и нагловато.
— Чистосердечное признание, Игнатьев, суд учитывает. В той же сто второй статье есть параграфы пожестче и помягче.
— В чем признаваться? Взяли человека по глупому подозрению, не хватает мужества освободить, извиниться.
— Я должен извиниться! — Тунцельман достал из кармана щеточку, пригладил и без того хорошо лежавшие волосы. — О, да вы не лишены юмора!
Он вызвал своего помощника и велел привести свидетеля на очную ставку. Александр Михайлович внешне не проявил никакого интереса, но был насторожен. Кто же там за дверями? Струхнувший подпольщик или провокатор?
Жандарм привел Усатенко. Он пугливо озирался, как деревянный, переставлял ноги.
— Не узнаете? Первый раз видите? — торжествующе говорил Тунцельман.
— Почему не узнаю? Он мне известен. Это Усатенко, канонир из 2-й артиллерийской бригады, — спокойно ответил Александр Михайлович.