— Нет, — сказал Стерн. — никогда не думал.
— Интересно, почему?
Стерн посмотрел на лужицу, расплывшуюся по барной стойке.
— Недостаточное ощущение вины. Мой отец искал пустыню. А я там родился.
— Хорошо. Итак, мы говорим о сожалении. Всё обернулось не так хорошо, как ты надеялся.
Стерн вздрогнул.
— А? Что, во имя всего святого, ты имеешь в виду, Джо?
— Обернулось ужасно. Наихудшим образом. И всё же то, что ты сделал за последние несколько лет, в сто раз больше того, что делает большинство мужчин за всю свою жизнь. И не спорь. Жаль только, что мало людей знает об этом. Блетчли, Белль, Элис, и я, и Мод, и Лиффи в какой-то мере, и некоторые другие, мне неизвестные. Немногие, в лучшем случае — горстка; и им нельзя поделиться с другими. Может быть, шепчут самим себе, — грустное соло, — и смотрят вдаль.
Тебя это не беспокоит? хоть чуть-чуть. Это было бы вполне естественно.
Стерн провел пальцем по лужице, очертив круг.
— Да, — сказал он. — Беспокоит, наверное.
— Ну конечно, Стерн, почему бы и нет. Любой хотел бы знать, что оставил после себя что-то стоящее, нечто большее, чем золото и недвижимость, что-то осязаемое сердцем.
Тем не менее, любой другой человек мог бы гордиться собой, если бы сделал то, что ты. А ты даже не считаешь себя достигшим многого.
Джо положил руку на руку Стерна.
— Скажи мне, почему ты заговорил сегодня о Сиви? Прошло много времени, десять лет с тех пор, как он умер, двадцать — с тех пор, как сошёл с ума. На первый взгляд, эти события выглядят более чем отдалёнными, чтобы сегодня вечером занимать так много места в твоих воспоминаниях.
Или оттуда берёт начало твоя «польская история»?…
Ахмад назвал это так, знаешь ли, и он имел в виду не только саму поездку. Возможно он о чём-то догадывался потому, что смотрел на вещи с дальней дистанции. И был уверен, что исток под песками времени…
Всё началось в Смирне?
— 18.4 —
Бар \ Монолог Джо
Стерн рисовал круги.
«Подбадриваю, не помогает.
Нет смысла говорить голодному человеку, что он не голоден.
Вспышки и сирены, возможно, немного ослабли в его мозгу, но он по-прежнему ожидает следующего шквала огня. Он устал душой, это точно».
— Стерн?
— Я думаю, это потому, что он многому меня научил. И потом, тот период в Смирне — Элени и Сиви, и чудесные времена, которые у нас были до… И Эгейское море. И я был тогда молод, и я был влюблён…
И всё вместе делало ощущения интенсивнее. Всё казалось яснее, чётче. Даже самые ерундовые события переживались всей душой.
— Ты о кошках?
— К примеру, да. Но потом начинаются перемены, и части перестают составлять целое… Как будто со стены осыпается мозаика. Мы с Элени отдаляемся друг от друга и видим ужасную боль в глазах другого, и ничего не можем с этим поделать. Мы оба беспомощны…
Элени ушла. И в Смирну пришла тьма, и массовые убийства, и Сиви съехал с катушек, и всё там для меня закончилось, и ничего не оставалось делать, кроме как продолжать жить.
— Н-нда, — сказал Джо. — А теперь весь мир — это смирна. Но ты не новичок в этой ночи, Стерн. Ты уже давно знаешь эту тьму.
Стерн смотрел на прилавок.
«Алло, центральная?», — подумал Джо, наблюдая за Стерном. Он ждал, и прошла долгая минута, прежде чем Стерн поднял глаза:
— Это правда. И иногда я могу оглянуться назад чуть отстранённо. В конце концов, жизнь всегда была почти такой же. Три тысячи лет назад на тех же самых берегах греки уже прошли через всё это, бушевали и плакали. А потом всё равно строили корабли, и отправляли их в плавания. По крайней мере, те, кто не заперся в клетке ужаса… В прошлом подобное происходило много-много раз. И много раз люди сидели, — вот так, как мы с тобой, — и один пытался увидеть страшное глазами Гомера, глазами эпоса, а другой пытался ему помочь.
Я знаю всё это, Джо, я знаю это. Просто порой бывает так…
Стерн медленно повернулся и посмотрел на Джо, и никогда еще Джо не видел таких усталых глаз.
— …просто иногда я не могу чувствовать равновесие, Джо. Слишком темно вокруг. И я просто не могу больше притворяться, что выход есть.
Это конец, Джо, ты понимаешь? Я оглядываюсь назад и не вижу, что сделанное мной хоть что-то значит…
«Слишком близко, — подумал Джо, — мы подошли слишком близко, чересчур. Отпустим чутка».
— Ну, я знаю, я чувствую это в тебе. Ты слишком долго жил в бешеном темпе новейшей истории. Большинство людей проводит свою жизнь в других эпохах, бормочет, что «раньше было лучше». Животные консервативны, и мы предпочитаем делать всё так, как делали это в прошлый раз; потому что в таком случае больше шансов не накосячить. И я понимаю, что ты имеешь в виду, — застой, — и парадокс насилия, растущего из невинности, из песчаных замков.