Посетители бара нервно смотрели на потрёпанную «входную занавеску». Бармен тоже с беспокойством взглянул туда. И Джо обернулся.
— Что это там такое?
Стерн сказал, не поднимая глаз:
— Ничего особенного. Наверняка какие-то солдаты гулеванят в увольнительной; счастливые, потому что живы пока…
— А… Ну, Стерн? — сказал Джо. — Я до тебя достучался? Ты ведь много сделал, не так ли? Всё было не зря, ага? «Не напрасно было»?
— Твоё мнение, мнение других людей… что оно мне? Если сам я чувствую иначе.
— Стерн, мать твою, твоя мечта о единой мирной новой нации Ближнего Востока не удалась. Ну и что? Пока не удалась; «скоро сказка сказывается…».
Ты противостоял политике больших государств. А что есть политика? — это прикрытие интересов; болтология, пропаганда — только слова, код для общественных механизмов, которые на деле не механизмы и не могут ими быть, потому что деталями в них являемся мы, люди. Не абстракции — мы; а общества не сведёшь к логическим системам через слова, коды, ярлыки… Обществознание, как наука, пока в зачаточном состоянии. Так что, что дальше будет? кто знает.
Чего я не пойму, Стерн, так это того, что ты путаешь реальность и кукольный театр. Ты, кто всю дорогу варился в этом бульоне и знает о шифрах и масках; о том, что реально, а что нет…
Крики снаружи доносились всё громче, драчуны приближались. Джо снова повернулся ко входу, ничего не увидел и продолжал:
— Ты хотел образования новой страны, Стерн? Пограничников, визы и таможенников в красивой форме? Это то, к чему сводится твоя мечта? Мечта Стерна, который провёл свою жизнь, пересекая границы и доказывая, что они вымышлены, произвольны, бессмысленны? Других людей смущает реальность, Стерн, — им так удобнее, — но ты то знаешь истину.
Разве границы — это то, что искали древние греки? Разве поэтому они отправляли свои корабли? Их «Море Неизведанное» была душа человеческая, — ты сам сказал это, и вся твоя жизнь свидетельствует, что истинно важно только то, что внутри людей. Не номер паспорта, не место работы, не соблюдаемый дресс-код, не цвет страны на карте, не принадлежность к какой-либо религиозной конфессии…
Твой любимый Иерусалим есть и всегда был для всех людей мечтой о мире.[215]
Прикоснитесь к человеческой душе, и вы услышите отчаяние и надежду, и хотя эта недвижимость, — планета под нашими ногами, — может быть для нас всем, на деле это просто пылинка в уголку непостижимой Вселенной. Однако если отбросить высокомерие исключительности, исчезнет и уверенность в том, что для существования человечества есть какая-то цель, оправдание. А ты давал людям надежду, Стерн.
С улицы донёсся звук бьющегося стекла — солдатики от избытка чувств расколотили кому-то окошко. Стерн со своего места видел вход, а Джо приходилось крутиться.
— Чёрт бы побрал этот шум.
— Ничего страшного, Джо, обычная каирская ночь. Люди празднуют, потому что живы… Праздник жизни.
— Я знаю, знаю; дионисийский. А завтра человеку стекло вставлять; даже хорошие намерения конфликтуют и противостоят друг другу.
В ответ Стерн улыбнулся, во взгляде его была безмятежность.
«Какой странный и парадоксальный человек, — подумал Джо. — Загадочный и страстный, как сама жизнь».
Джо вспомнился момент, когда он не признал Стерна в образе нищего, бомжа, а всё же — главного приза для всех великих армий…
…анонима. Человека.
Глаза Джо заволокло пьяными слезами и он крепко схватил Стерна за руку.
— Ах, всё было правильно, Стерн. Ты же знаешь, я вижу вещи насквозь. Мы многое прояснили за эту ночь; мы сделали это, Стерн. И теперь ты знаешь, что всю жизнь делал важное дело. Ты — герой.
А меня ты уважаешь?
Стерн кивнул и улыбнулся своей странной улыбкой.
— Уважаю, Джо, отцепись.
Ты говоришь: важное, нужное дело… Может и так, Джо.
Мы сами создаём в наших сердцах небеса и преисподнюю; сон разума… Слаб человек.
Крики австралийцев раздались прямо за занавесом входа.
И кулак Стерна врезался в грудь Джо. Уух!
Джо слетел с табурета и спиной врезался в стену.
Ослепительный свет.
Рёв! посыпались осколки стекла и обломки мебели.
Всё в дыму.
И люди вокруг кричат, и бросаются бежать…
Джо вытащил из щеки вонзившуюся щепку, потом, шатаясь, поднялся на ноги и уставился на пустое место, где вот только что сидел Стерн.
И крики, и топот ног, и бар мигом опустел, а рёв всё звенит и звенит в голове Джо.