Выбрать главу

Среди криков ужаса звонко выделяется один: «В баре убило нищего, какого-то нищего…». Крик разносится в ночи снова и снова, «нищий был убит, нищий…»

Нищий… нищий…

Джо стоит, глядя на то место, где был Стерн. А Стерн ушёл. Ушёл в грохоте разбивающегося стекла, ослепляющего света и эха удаляющегося топота шагов. Джо улыбается и шепчет:

«В конце концов он всё понял и принял. Я видел это — в его глазах».

Крики снаружи стихли. Внутри бара и пыль и хаос и Джо трудно дышать и гул в ушах. Но Джо улыбается.

Нищий… нищий…

Часть четвертая

— 19 —

Золотой колокольчик и гранат

Тобрук пал. «Панцеры» Африканского корпуса Роммеля лязгают гусеницами немногим более чем в пятидесяти милях от Александрии. Потрёпанная британская армия пытается удержать линию обороны в Эль-Аламейне; если падёт этот последний рубеж, то немцы захватят Египет и Суэцкий канал, а возможно, и весь Ближний Восток.

Почти все британские войска покинули Александрию. Улицы Каира забиты машинами. Гражданские, — без вещей, взяв только деньги и документы, — удирают в Хартум, Кению и Южную Африку. Самые длинные колонны грузовиков дымят и пылят по дороге в Палестину.

Британский флот перебазировался в Хайфу. Эвакуируется военный и гражданский персонал. Огромные толпы недавно бежавших из Европы людей стоят в очередях на получение транзитных документов, — а говоря по-русски — виз, — хоть куда-нибудь.

* * *

Белль и Элис не удивились, увидев Джо, разве что, они не ожидали его так скоро. Он забежал, натыкаясь на плетёную мебель, и, путая слова, быстро заговорил не своим голосом.

— Это было почти как если бы он был одержим, — позже вспоминала Белль.

Белль и Элис пытались его расспросить, но в его ответах было мало смысла, и удержать его внимание было невозможно. Он вертел головой, хрипел, шептал. Иногда одна из старушек ловила несколько слов.

«Опасность… побег…»

Бабушки были шокированы изменениями, произошедшими с Джо за столь короткое время. Шаркая ногами, взъерошенный, измождённый от недосыпания, он выглядел так, как будто мог рухнуть в любой момент. Худые плечи поникли, а руки безостановочно метались плетьми; он хватал фарфоровые статуэтки Элис и переставлял их с места на место; касался мебели, указывал в никуда и, бормоча, стонал:

«Побег… исход…»

«Что-то случилось, сломало его, и он сжался в себе, отступил в свой частный мирок. Какой он маленький», — дружно подумали сёстры.

— Джо, аллё! что случилось со Стерном? — спросила Белль. — Что случилось со Стерном?

— Ушёл… все уходят…

Он отошёл в угол и уткнулся взглядом в полированное дерево клавесина и лежащий на нём фагот. А минуту спустя вдруг попятился и устремил взгляд на портрет Клеопатры, потом подошёл к портрету и прижался лицом.

— Движущаяся панорама…

— Что ты сказал? — спросила Элис.

Он не ответил, а рванул к противоположной стене. Дорогой налетел на стул, зацепил и раздолбал фарфорового Приапа, и встал как вкопанный перед портретом Екатерины Великой. Покачал головой, непрестанно покусывая и облизывая губы.

— Что случилось со Стерном? — повторила вопрос Белль.

— Ушёл, с концом, даже он… днём — столп дыма, а ночью — столп огненный.

Он повернул к хозяйкам бледное, показавшееся им дурно оштукатуренным, лицо. Захрипел и схватился рукой за застрявший под подбородком кадык.

— Джо?

Он отчаянно потянулся за что-нибудь схватиться и уцепился-таки за спинку стула.

— Джо, — позвала Белль. — Остановись, ради всего святого. Сядь, отдохни минутку.

Но он не мог остановиться, не мог отдохнуть. Он в исступлении ощупывал воздух и дико оглядывал комнату, бормоча себе под нос.

— Выкуп за души… склеп и зеркало. Я и ты…

Рот его приоткрылся, голова завалилась на-сторону.

В его измученном сознании, затмевая реальность, проносились образы… Пустыня, раненые вьючные животные, и высоко вздымающееся пламя, и обломки колесниц и лафетов, и искорёженные тела, и разодранные танки, и брошенные пушки, и стонущие раненые… А правее, восточнее, — бесконечные колонны грузовиков, стремглав убегающие через Синай по древним тропам в Палестину и в землю обетованную Ханаанскую.

Он поднял руку, проповедуя невидимой пастве, и прошептал:

— Их жизнь стала горькою и тяжкой…

— Чья жизнь? — спросила Белль.

Он пошатнулся, упал на одно колено и с огромным усилием поднялся на ноги.