— Может, спешиться и подойти? — шепнул я.
— Так и сделаем! Попросим табаку, поговорим… — сказал Хоролсурэн. Однако обратиться к ним мы так и не решились и продолжали издали наблюдать за русскими. Веселый солдат по-прежнему плясал вприсядку, а другой ходил вокруг него, подбоченясь и плавно поводя рукою, видимо, он танцевал за партнершу. Из палатки, что стояла в центре, вышел рыжий баянист и приблизился к танцующим, которых окружили смеющиеся товарищи. Солдат, что курил, сидя на подножке машины, вдруг махнул нам рукой и поманил к себе. Мы переглянулись.
— Давай подойдем! Ты же ведь парень хоть куда — если спросят что-нибудь, за словом в карман не полезешь. Попроси у них табаку, покурим… — сказал Хоролсурэн и первый слез с коня.
Я тоже спешился. Коней мы, помня наказ брата, спутали покрепче. В школе меня считали учеником, хорошо разбирающимся в политике. Однажды к нам приехал товарищ из аймачного управления. Он был у нас на уроке и задал ученикам три вопроса: «В каком году родился Ленин? Кем является маршал Чойбалсан? Кто у нас секретарь аймачного партийного комитета?» И когда я ответил на все три вопроса, то получил оценку: «Политические знания хорошие», а товарищ из аймака сказал: «Вы все должны уметь отвечать на такие вопросы, как вот этот мальчик!»
Мы подошли к русским. Приземистый и плотный веселый солдат улыбнулся нам и, кивнув на плясуна, захлопал в ладоши. Баянист запел, так широко раскрывая рот, что нам казалось, он вот-вот вывихнет челюсти. Глядя на него, мы едва удерживались от смеха. Ведь у нас никогда так не поют. Наши певцы обычно едва разжимают губы. Плясуны устали и вышли из круга, тяжело дыша.
Мы заинтересовались автомобилем и принялись разглядывать его со всех сторон. Его тоже приукрасили к празднику — металлические диски колес были выкрашены суриком. Солдат, который брился возле машины, закончил свое занятие и тщательно вытер полотенцем покрасневшие после бритья подбородок и скулы, а потом полил из бутылочки себе на ладонь и растер жидкость по лицу. «Это он одеколоном освежается!» — решили мы. Солдат поглядел на нас, сказал что-то и брызнул в нас одеколоном. Мы, хохоча, бросились бежать. И тут вдруг Хоролсурэн завопил, как теленок, которому крутят хвост, и стал сердито тереть глаза. Я радовался, что одеколон попал мне на воротник и плечо, однако друг мой все еще тер глаза и ворчал: «Вот болван… Так можно и глаза повредить…» Затем, опасаясь, как бы и мывший голову солдат не вздумал облить нас, мы обошли его стороной и остановились невдалеке от баяниста. Нам очень хотелось потрогать клавиши баяна, но мы боялись сказать об этом музыканту. А тот, словно не замечая нас, увлеченно играл, прильнув щекой к баяну.
Нам очень хотелось поговорить с русскими, но они не понимали нашего языка, а мы не знали русского, так что нам оставалось лишь издали наблюдать за ними.
Если бы я мог, я спросил бы их, видели ли они когда-нибудь Сталина, знакомы ли с Матросовым и много ли врагов уничтожили.
— Слушай, а как бы попросить у них табаку? — Хоролсурэн дернул меня за локоть. — Говорят, если к каждому монгольскому слову добавлять «ски», то они понимают. Попробовать, что ли?
Я кивнул, Хоролсурэн солидно откашлялся, поправил кушак, развернул плечи, словно собираясь бороться, и обратился к усатому пожилому солдату:
— Товарищ, не угостите ли табачком-ски?
Мужчина непонимающе уставился на нас, потом вопросительно взглянул на товарищей, которые тоже недоуменно пожимали плечами. Хоролсурэн повторил свою просьбу:
— Не дадите ли нам-ски табачку-ски! — и жестом показал, что просит закурить. Все засмеялись. Пожилой солдат понял, что мы хотели сказать, и вынул табак. Мы взяли по листику бумаги и по щепотке махорки, свернули самокрутки и прикурили у солдата. Поскольку намеченная нами задача была выполнена, мы направились к стреноженным коням. Мы спешили похвалиться перед своими сверстниками — рассказать, как русский солдат надушил нас одеколоном, а другой угостил табаком.
Площадь была полна народу. По сторонам праздничного шатра в несколько рядов стояли верховые, вокруг надомского бугра, звонко крича, шагом прогуливали своих скакунов перед состязаниями юные всадники. Тренеры, любители скачек и владельцы скакунов озабоченно следили за ними, сравнивая, чей конь лучше. Мы присоединились к зрителям. Хоролсурэн тронул мое колено и показал на шатер. Перед входом в шатер на белой кошме сидели в ряд музыканты с шанзами и хучирами[82] в руках, и среди них — наши «жены», сестрица Чимэд и Догожав.