— Ленци, душа моя, Ленци, не сиди ты так!
Ленци поднял голову, его большие голубые глаза были полны слез. Медленно встав, он обнял Ибике за талию и тихонько подтолкнул ее к двери во двор. Луна осветила их лица белым светом, и они стали казаться восковыми. Прислонившись к стене и обнявшись, они ощущали трепетные, молодые, горячие тела друг друга, но им даже в голову не приходило поцеловаться или приласкаться. Немое отчаяние бросило их в объятие, может быть последнее, а потом Ибике и Ленци станут друг для друга только душераздирающим воспоминанием, и им трудно будет говорить, что все это было в действительности. В ночной тишине раздалась печальная и сладостная песня соловья. Со стороны господского дома не доносилось никаких звуков — видимо, все ушли с террасы и музыканты замолчали.
— Ибике, давай убежим!
— Куда? — испугалась Ибике.
— Куда-нибудь. В Будапешт, в Печ… Найдем работу… проживем…
— А отец? Чтобы над ним все село смеялось? Чтобы барыня его выгнала? А мои сестры не вышли замуж?
Да, это было так. Ленци прекрасно знал, что в этих местах ни одна девушка не убегала с парнем, что стыд и позор пали бы на всю семью, что его отца, Денеша, и отца Ибике, Калмана, унижали бы до конца их дней, что господа могли их даже наказать за это, потому что барыня не хочет, чтобы ее слуги роднились со слугами Телегди. Не желает, и все!
Ленци стоял, положив голову на плечо Ибике. Оба молчали. Больше им не о чем было говорить. А соловей все пел.
Бароти терзался. Полковник Бодроки с мельчайшими подробностями, прерывая сам себя громким смехом, рассказывал, как шла игра у барона Радаи, игра, во время которой помещик Сембе проиграл виноградник, лошадь, отару овец и чуть было не застрелился, если бы его не удержали. Шофолви от души хохотал над рассказом полковника, Эржебет, которую начало клонить ко сну, слабо улыбалась, а он, Бароти, заметив, что Иолан несколько минут назад вошла в свою спальню, недоумевал, куда же исчез и Пал Эрдейи. Но еще хуже было то, что обеспокоенный Телегди обшаривал рачьими глазами темноту, которую едва разгонял свет, идущий из гостиной, и все время останавливал свой взгляд на двери в спальню. Верхняя губа у него дрожала, усы тряслись, и лицо было перекошено. Бароти спрашивал себя, неужели у Пала хватило смелости войти вместе с Иолан в спальню, когда весь дом был полон народу, когда он, муж, находился тут же, и неужели Иолан совсем рехнулась, чтобы хоть на миг не подумать о том, что Телегди не сводит с нее глаз? Что же теперь делать? А может быть, Пал сошел в сад и через несколько минут появится на ступеньках террасы, и это ужасное напряжение разрядится. А что, если действительно они оба в спальне? Как Пал выйдет оттуда незамеченным, если барон смотрит на дверь, не отрываясь? Хоть бы Пал догадался выпрыгнуть в сад через окно! Но тогда увидят музыканты! Черт подери, откуда им знать, что это за комнаты! И все-таки лучше, если он выпрыгнет…
Погрузившись в кресло перед зеркалом и откинув голову, Иолан улыбалась, показывая свои ослепительные зубы. Выходя из столовой, она сказала: «Следуй за мной!» — и Пал не осмелился ослушаться, несмотря на угрожавшую ему опасность. Он тоже весь вечер чувствовал на себе пристальный взгляд Телегди. Он пытался быть внимательным к Эржебет и ласковым с ней, но сердце, особенно теперь, когда он выпил, толкало его к Иолан. И он не решился бы вести себя с Иолан не так, как всегда, на это у него не хватило бы дерзости. Его мать, Анна Эрдейи, богатая и суровая баронесса, содержавшая на свои деньги кармелитский монастырь и постившаяся почти половину года, поставила ему условие: если он до октября не обвенчается с дочерью Телегди, она лишит его наследства. Может быть, на этот раз Иолан, раздраженная присутствием Эржебет, решила откровенно поговорить с ним. До нее, конечно, дошли уже слухи, но, сколько он ни пытался заговаривать на эту тему, она всегда искусно уклонялась от разговора. Но неужели она сама сейчас спросит его об этом, будет плакать или обрушит на него жестокие гневные или насмешливые упреки? Конечно, момент неподходящий, но Пал смутно надеялся, что близость гостей помешает Иолан разойтись. А может быть, такая гордая женщина, как она, просто-напросто прогонит его, как слугу, на все четыре стороны. Мог ли он надеяться на то, чего желал больше всего, желал страстно, — на то, что Иолан останется его любовницей, если он даже женится на Эржебет? Ведь она тоже замужем, так почему же его женитьба на незаметной, скромной, молчаливой девушке должна быть препятствием для этого? Если бы все устроилось так, как он хотел, это было бы прекрасно! Анна Эрдейи была бы довольна и послала бы кармелитскому монастырю большой подарок; Телегди, получивший доступ во дворец, стал бы его тестем, их имения слились бы, и он, Пал, мог бы посвятить свою жизнь охоте, увеселениям, путешествиям, что больше всего ему нравилось. Он мог бы сжимать в объятиях сильное и горячее тело Иолан, когда ему наскучивала бы его тщедушная, робкая жена. Сейчас все решится. Палу было страшно, и он шел, как приговоренный к сожжению на костре.