Дверь в комнату Лилианы была закрыта. Лежа на спине, у окна, раскрытого в сад, и ощущая на лице мягкий свет ночи, Лилиана ждала, когда придет к ней сон, и не слышала ничего из того, что произошло в холле. Когда вошла Маричика, она не открыла глаз, им не о чем говорить, им давно уже не о чем говорить. Прежде, когда Маричика была подростком, они могли болтать ночами напролет. О чем? Лилиана уже не помнит. Маричика расспрашивала обо всем с любопытством, с пылом, и она, Лилиана, рассказывала ей о своей юности, о людях, которых она когда-то знала, о веснах, которые она еще помнила, даже о школе — Маричике это было особенно интересно — и о давних своих подружках. Теперь они не разговаривали даже днем, с тех пор как Маричика позволила себе несколько грубых и оскорбительных выходок. С этой чужой девушкой, которая ушла когда-то милым невинным подростком, а недавно снова вернулась к ней в комнату, у Лилианы не было ничего общего. Ничего общего, хотя Лилиана и сама еще не излечилась от грозного недуга юности, хотя именно этой весной в ее скорбную кровоточащую душу вошло великое счастье. Этой весной.