А здесь к семи часам вечера замирала даже та суета, которая днем кое-как оживляла улочки, до того узкие и тесные, что лишь отвесным лучам полуденного солнца удавалось в них проникнуть, а глубокую тишину улиц попросторнее, затененных роскошными садами богатых особняков, не осмеливался тревожить никто и никогда.
В городе имелось всего четыре собственных выезда, принадлежали они префекту, примарю Гуго Вальтеру, никогда не забывавшему, что род его на протяжении столетий возглавлял цех портных, и крупному фабриканту Рихтеру, который за время отсутствия Эгона открыл на базарной площади универсальный магазин и о котором весь город знал, что его предки, мастера канатного цеха, во время нападений на крепость всегда защищали Канатную башню.
По главной улице тянулись возы с сеном. А по четвергам крестьяне из окрестных сел, заплатив на деревянном мосту пошлину, если возы с дровами, овощами и птицей принадлежали им, и не платя ничего, если они были из графского именья, заполняли главную, находившуюся посереди города, площадь. Телеги проезжали, а из домов выбегали суетливые хозяйки с метелками и совками подбирать навоз для своих огородов, что тянулись позади длинных дворов, и просыпавшееся зерно для кур, которых они выращивали. У извозчика Вереша было пять двухместных карет, которые городские богачи нанимали на свадьбы, крестины или для прогулок, а сам он, когда не надевал кучерской сюртук, торговал дровами. Обыватели покупали мало, а продавали еще меньше. Время от времени открывалась какая-нибудь маленькая фабричка — пуговичная, сукновальная, фарфоровая, которая мало-помалу, почти незаметно росла и расширялась. Люди позажиточней копили деньги, чтобы завести мастерскую побольше или скромную поначалу фабричку, и уже не строили новых домов на холме, что так пышно украсился особняками в конце прошлого века.
В родительском доме Эгона всегда царили умеренность и скромность, теперь же в нем пахло бедностью. Костюмы отца были искусно заштопаны, сюртук скрывал большие заплаты на рубашках, к столу и на обед, и на ужин подавался вареный картофель, картофельные котлеты и картофельный суп.
Мать Эгона, с очками на носу, в выцветшем переднике и сшитых собственноручно шлепанцах, каждый день вечерами штопала, ласково журя старика за то, что носки на нем прямо горят.
Эгон знал, что родители отказывали себе во всем, чтобы он мог учиться, но ему казалось, что их сбережения после двадцати лет экономного ведения хозяйства и скромной жизни куда более солидны, и вдобавок считал, что значительную часть его содержания в Вене взял на себя дядя Петер, брат отца. Дядя Петер был ювелиром и унаследовал дело, передававшееся в роду Тауберов от отца к старшему сыну. У него была большая часовая мастерская и магазин, где продавались дорогие заграничные часы, драгоценности и антикварные вещи. Несмотря на то, что город был невелик, дядя Петер широко и выгодно вел свои дела, снабжая, будучи единственным ювелиром, часами и украшениями все близлежащие городки. Но щедрым он был, по всей вероятности, лишь по отношению к своему родному сыну. Теперь Эгону было стыдно, что он мог упрекать родителей, завидуя дорогому костюму богатого однокашника; его мучила совесть из-за каждой кружки пива, выпитой на Пратере с товарищами, он страдал даже из-за маленького серебряного медальона с бирюзой, который надел на шею Мици в день отъезда, когда та разрыдалась, а он вынужден был поклясться, что непременно вернется, а до тех пор будет ей регулярно писать.
Спина Вильгельма Таубера сгорбилась, а было ему немногим больше пятидесяти, глаза матери ослабели от бесконечной штопки и хозяйственных расчетов, Эгон считал себя виноватым. Он был их должником и чувствовал себя обязанным оправдать их ожидания. Разочаровать родителей он не имел права.
Отец считал, что в первую очередь Эгону надлежит выгодно жениться, потому что бедному врачу в этом городе делать нечего. К бедному доктору обращаются одни бедняки, к богатому — купцы, фабриканты, окрестные помещики, которые еще больше приумножают его состояние.
Эгон был согласен с отцом, а поскольку отец уже выбрал ему невесту, ему оставалось только попросить ее руки. Эгон был статен, красив, образован и принадлежал к уважаемому всеми семейству, поэтому обедневшие Тауберы не сомневались, что Гермина Зоммер, дочь бывшего арендатора графского поместья Сомбатфалва, ему не откажет. Зоммер был своим человеком в доме брата Петера и служил посредником в некоторых сделках ювелира. Когда Вильгельм Таубер встречал его там, Зоммер всегда отзывался об Эгоне с уважением и хвалил свою дочь Минну, получившую превосходное воспитание. Он сожалел, что его сын Оскар не пожелал учиться, а пошел по стопам отца и теперь работает где-то возле Клужа.