В октябре дом был готов. Это был двухэтажный розовый особняк с широкими террасами, стоявший посреди сада, где, казалось, не спилили ни одного дерева и где опытный садовник проложил извилистые дорожки, обсадив их розами.
Ближе к зиме стала поступать мебель. Она прибывала в огромных ящиках, которым дивился весь город. Никто не посмел бы сказать, что деньги Зоммера нашли себе плохое применение. Оставалось только узнать, что представляет собой Эгон Таубер в качестве врача. Наконец он повесил на воротах черную табличку с золотыми буквами и стал ждать пациентов. На третий день, после того как была повешена табличка, оповестившая всех об открытии кабинета, на прием явилась молодая дама, жена главного прокурора. Она когда-то дружила с Минной и теперь горела любопытством узнать, не составила ли та лучшую партию, чем она сама.
Тауберы пока еще не устроили ни одного званого вечера, и весь городок сгорал от любопытства. Болезнь госпожи прокурорши не мог определить никто, даже врачи из Клужа.
Внимательно осмотрев ее, доктор Таубер поставил диагноз и тут же назначил лечение, так что на второй день госпожа прокурорша говорила всем, что чувствует себя значительно лучше и господин Таубер совершенно исключительный врач.
И началось паломничество.
Поначалу городские богачи приходили к нему точь-в-точь как жена прокурора, из чистого любопытства, желая поглядеть на удивительное медицинское оборудование, строгую роскошь розового особняка, на парк с елями и каменными скамьями, потом обращаться к доктору Тауберу стало признаком особого шика — брал он дорого, и позволить себе лечиться у него мог далеко не каждый.
Но Эгон Таубер и в самом деле был хорошим врачом. Он успешно вылечил одного, другого, третьего, и все это были болезни, с которыми другие врачи в городе не могли справиться. Слава его росла, и та быстрота, с какой он завоевал себе популярность, не могла даже присниться скромному врачу, берущему умеренную плату.
Вскоре он уже оперировал в городской больнице своих частных пациентов. Рука у него была легкая и, как принято говорить, счастливая, успешные операции следовали одна за другой.
Зоммер был доволен, и старый Таубер немного распрямил свою согбенную заботами и годами спину. Он был смущен и напуган, когда его сын по самые локти запустил руки в приданое невесты, боялся, что на семью Таубер падет позор, если Эгон окажется плохим врачом, боялся злых языков, которые толковали, что Эгон пускает на ветер деньги, которые столько лет копил Зоммер. В семье Таубер никто не транжирил так широко и напоказ чужих денег, пусть даже полученных как приданое. И старик Таубер молчал, затаив в сердце страх, и опускал глаза, встречая знакомых. Теперь он мог поднять голову и с гордостью посмотреть в глаза людям.
Эгон доказал, что он хороший сын. Как только он начал зарабатывать сам (но не раньше), он назначил родителям пенсию, и она увеличивалась по мере того, как круг его пациентов расширялся.
Взаимоотношения между супругами сложились странные. Минна поначалу ласкалась к нему, хотела, чтобы ее побаловали, но вечно занятый и спешащий муж отвечал на ее ласки сдержанно и сухо. С женой он вел себя чрезвычайно вежливо, но нежность, казалось, была чужда его натуре.
Они вместе наносили необходимые визиты, шествуя по городу под руку, важные и серьезные, по воскресеньям обедали то у одних, то у других родителей или же устраивали обед у себя. Эгон был всегда внимателен к жене, одевалась она лучше, чем у богатого отца, но когда они оставались наедине, то кроме как о хозяйстве или о том, что надо бы еще купить, говорить было не о чем. Эгон уходил в кабинет и читал последние книги по медицине, полученные из-за границы, а Минна скучала в роскошной гостиной, украшенной одной-единственной картиной какого-то модного художника, купленной в Будапеште бывшим коллегой Эгона.
Ни мыслей, ни занятий, ни любознательности у Минны не было. Читать она не любила, успехи мужа интересовали ее лишь в той мере, в какой они могли прославить их дом. Эгон пытался рассказывать ей о своих операциях, о страданиях больных, о болезнях, о лечении, но она всякий раз только вздрагивала от отвращения, страха и брезгливости.
— Рассказывать такие вещи дома! Как тебе это только в голову пришло.
— Но это же очень интересно, Минна! — убеждал он. — Подобная язва встречается редко. Операция была очень трудной и продолжалась целый час, больной находился под наркозом.
— И кровь текла? — пугалась Минна.
— Сосуды были зажаты, но произошло внутреннее кровоизлияние. У больного было слабое сердце, и я пережил тяжелые минуты…