— Что ты думаешь делать? Пригласить полицию?
Эгон пожал плечами.
— Выгоню вон. Полиция тоже помешалась, с тех пор как…
Он собирался сказать, с тех пор как в Трансильвании новая власть, но остерегся произнести это громко, потому что с румынами у него тоже установились хорошие отношения, и если теперь они у власти, то клиника Таубера не могла отказаться от румынской клиентуры.
Таубер прекрасно понимал, что шовинизм ему невыгоден, и заглушал его в себе так же, как и неудовлетворенность семейной жизнью, которой иногда так мучился.
Растерявшись, Минна с минуту молчала. Она презирала всех, кто не был немцем, и одним из главных своих достоинств почитала то, что была урожденной Зоммер.
— А кого же ты возьмешь на место Шульцера?
— Ту самую девушку, которая обнаружила воровство. Кажется, она весьма энергична.
Минна навострила уши. Женщина-экономка? А если она будет красть еще больше, чтобы одеться, чтобы скопить приданое? Зачем ей идти в экономки, когда у нее есть другая работа, более подходящая для простой женщины, вынужденной зарабатывать себе на хлеб?
Берта на своей кухне не находила себе места: доктор уже пришел, а хозяйка ей еще не позвонила, впервые за все девять лет, что она живет у них. Самой, что ли, ей войти с овощным супом? У дверей ли послушать? Должно быть, случилось что-то невероятное!
Суровый бой больших стоячих часов отвлек Минну от раздумий. Она подняла глаза: два часа! Обед запаздывает на полчаса! О намерениях этой девицы можно будет подумать и после обеда, а теперь нужно садиться за стол! Только регулярный прием пищи гарантирует здоровье.
Несмотря на подозрения жены, Эгон все-таки назначил Анну Вебер экономкой клиники. Эта девушка ему внушала доверие. Ей было около тридцати лет. Статная, высокая шатенка с карими глазами, красивой она не была, но на ее мужественном открытом лице читались спокойствие, уравновешенность и искренность, и доктору это нравилось.
Минна захотела взглянуть собственными глазами на эту Вебер и составить о ней собственное мнение.
Она явилась в клинику под предлогом необходимости переговорить с доктором по важнейшему вопросу — что на сегодняшний обед предпочтительнее: кольраби или савойская капуста. Клиникой Минна не интересовалась, и поэтому все лица ей были незнакомы. Но пройдясь по всем коридорам, она увидела эту женщину. По ее мнению, она была уродлива: здоровенная, высокая, настоящий гренадер в юбке, а бегает как лошадь.
Удовлетворенная, Минна удалилась со спокойной и презрительной улыбкой.
Анна была расторопной, энергичной и умной. Дела в клинике пошли куда лучше. Доктор почувствовал, что заботы о снабжении, питании больных и обслуживающего персонала спали с его плеч.
Раза два Минна поинтересовалась деятельностью экономки и, довольная тем, что не обнаружилось никаких злоупотреблений, забыла о ней.
Один за другим потянулись опять сонные однообразные дни. По воскресеньям Минна ходила в церковь, по субботам — на кладбище, приносила на могилы супругов Таубер и старого Зоммера несколько цветков из своего сада, поливала посаженные на могилах цветы из лейки, которую захватывала из дома, как делали все — и богатые, и бедные дамы в городе, и, довольная исполненным долгом, мирно съедала бутерброд, сидя на скамье возле мраморного креста, раздумывая о компотах, какие нужно бы заготовить на зиму.
Иногда ей не хотелось идти в воскресенье в церковь или в субботу на кладбище, но она представляла себе, что скажут люди, если не увидят ее на привычном месте в соборе или на могилах родителей не окажется цветов. Люди скажут, что госпожа Таубер нарушает приличия, что она не благочестива, что она берет пример с тех дам, которые курят, стригут волосы и шляются со своими мужьями, разбогатевшими за время войны, по ресторанам.
Два раза в месяц доктор Таубер просматривал подписанные управляющим счета, которые Анна Вебер считала необходимым показать и ему. Он торопливо проглядывал их вечером при свете лампы и протягивал экономке обратно, широко улыбаясь и одаряя ее дружеским взглядом. И опять они не виделись недели две.
Дело шло к весне. Анна Вебер уже год работала экономкой. В этот вечер она вошла в кабинет Таубера чем-то сильно взволнованная. Ее сильные руки дрожали. Она молчала.
Доктор поднял глаза от карточек, в которых помечал что-то, и увидел перед собой на фоне розовеющего закатного неба четкие очертания крупной сильной фигуры Анны, он взглянул ей в лицо и заметил, что она не в себе.
— Как дела, сударыня? Как вы поживаете?
Никогда он не спрашивал ее, как она поживает. В вечерней тишине его голос прозвучал особенно отчетливо. Анна Вебер, казалось, заволновалась еще больше. Лицо ее выразило смятение.