— Господин доктор, прошу меня уволить! — произнесла она.
Это было плохое начало, очень плохое.
Таубер поднялся.
— Почему?
— Я бы предпочла обойтись без объяснений.
— И все-таки, прошу вас, скажите. Очень прошу. Вас кто-нибудь обидел?
Анна высказала причину со свойственной ей резкостью и прямотой:
— Там, где мне не доверяют, мне делать нечего.
Доктор обошел стол и встал с ней рядом.
— Кто посмел вам не доверять?
В его голосе прозвучало такое искреннее удивление и негодование, что Анна даже покраснела от удовольствия:
— Господин Кац.
— Управляющий? Он немедленно извинится, если оскорбил вас.
— Да, оскорбил, и очень сильно.
— Завтра он извинится. Я сам займусь этим. Госпожа Вебер, а он честный человек? Вы ничего за ним не замечали?
Анна Вебер смотрела на него широко раскрытыми удивленными глазами:
— Если бы я что-нибудь заметила, разве я не сказала бы вам?
Действительно, доктор понимал, что ему бы она сказала.
— Вы ведь не уйдете, не так ли? Что я буду делать без вас?
Женщина опустила глаза.
— Вы останетесь ради меня, не правда ли?
Таубер услышал свой голос и удивился — так убедительно и тепло он звучал.
— Ради вас я останусь! — ответила Анна Вебер, и в ее ясных глазах светилась преданность.
Таубер растерялся и подыскивал, что бы такое сказать, желая прервать затянувшееся молчание. Он положил ей руку на плечо и по-дружески повернул ее лицом к окну.
— Посмотрите, как красив этот замок сегодня вечером. И вот сейчас, когда пришла весна, мы должны с вами расстаться?
И тут же поправился:
— Весной, когда дела идут так успешно и работы так много.
Анна Вебер глухо ответила «да», на миг взглянула в окно, торопливо взяла с письменного стола счета и вышла, позабыв, что доктор так и не просмотрел их.
Доктор Таубер снова взглянул в окно. Да, замок на холме был и впрямь очень красив, и его стены, башни, сады так четко вырисовывались на ясном небе. Доктор Таубер подумал, что давным-давно не видел ни замка, ни ясного неба, ни цветущих акаций. «Я был очень занят», — подумал он, не спеша потирая руки. Левая его ладонь, казалось, еще ощущала сильное, округлое, теплое плечо Анны.
— Странная женщина, — подумал он, — и как преданна мне и клинике.
Он и сам знал, что лицемерит, но думать об истинной причине не хотел.
Вечером, читая в своем кабинете медицинский журнал, он вспомнил закат, которым любовался несколько часов тому назад, вспыхнувшие глаза экономки, но, испуганно спохватившись, снова принялся читать.
На другой день, бреясь, он, пристально разглядывая себя, обнаружил возле глаз морщинки, которых прежде не замечал, отметил, что волосы еще не поредели, а глаза сохранили васильковую голубизну.
Анну Вебер он увидел только спустя две недели, она явилась со счетами, суровая, деловитая, говорила не поднимая глаз, словно боялась, что взгляд ее выдаст.
Эгон поймал себя на мысли, что хотел бы уличить Каца в каком-нибудь промахе и уволить, а на его место назначить Анну Вебер. «Под ее руководством дела клиники пошли бы куда лучше. Такая умная женщина достойна более высокой, более ответственной и лучше оплачиваемой должности», — объяснял он себе это неожиданно возникшее желание. Потом он нашел повод быть недовольным Кацем: тот дважды просил за своих неимущих родственников, и их бесплатно держали и оперировали в клинике. Доктор Таубер любил обходительность, но благотворительности не терпел. Званый обед, прием — это понятно, это, по сути дела, аванс, но бесплатное лечение — это нарушение естественного хода вещей. Доктор ничего не получал даром, но ничего даром и не давал. Это он и именовал корректностью. В конце концов, существует городская больница, и тот, кто не может платить за свое содержание в клинике и операцию у первоклассного хирурга, пусть отправляется туда.
Его не интересовали ни рост цен, ни снижение заработной платы, ни растущая безработица. Он не был ни безработным, ни министром, и экономические вопросы его не касались.
Вот Оскар действительно стал надоедлив. Он без конца приходил к Минне жаловаться, и рассказы о его неудачах достигали ушей и доктора Таубера. За последнее время Оскар вынужден был уволить часть рабочих, потому что доходы его упали. Оставшимся рабочим он снизил заработную плату. В знак протеста рабочие организовали забастовку. Организаторов забастовки полиция арестовала, и один из них, Гуго Друкер, выйдя из тюрьмы, где его по настоянию Оскара жестоко избили, обнаглел настолько, что среди бела дня посмел угрожать Оскару и даже выхватил револьвер. Его тут же снова арестовали и приговорили к нескольким годам заключения, а бедный Оскар заболел от страха и несколько месяцев пролежал в клинике Таубера. Поначалу у него был сильный жар, он бредил Друкером, никак не мог успокоиться и понять, что находится в полной безопасности, потому что того упрятали в тюрьму.