— Десять семьдесят пять, господин Космин, — доложил кельнер, быстро подсчитывая на красном картоне. — Десять бань[21] — цуйка, двадцать — хлеб, один лей пятьдесят бань — белое вино, пятьдесят бань — суп, семьдесят — антрекот, три пятьдесят — красное вино, и…
— Хорошо, хорошо, — прервал его Космин, бросив на стол бумажку в двадцать лей.
Гитарист, запрокинув голову, наигрывал «Любил я чудные глаза», а принц, качая головой, вторил ему: «Один кривой, с бельмом другой…»
На улице приятели расстались.
— Когда встретимся? — спросил Кандиан.
— Не знаю, — ответил Космин. — Желаю удачи в «Новом поколении», если ты пойдешь туда.
— Не думаю, сегодня нам предстоит спартанское сражение.
Карточную игру в кругу женщин Кандиан и Мэнойу называли «свободной академией», «Палестрами» или «спартанским сражением».
— Такой же циник, такой же циник, — шептал Космин, сворачивая на улицу Академии.
Небо было чисто, золотыми огоньками сверкали звезды; легкий ветерок освежал душную июльскую ночь; дышали теплом раскаленные за день каменные стены. Космин шел, сам не зная куда. В голове — полная неразбериха. В ресторан он зашел, чтобы рассеяться от множества впечатлений, а уходил еще в большем смятении. Вся его жизнь раскрылась перед ним с неумолимой ясностью. Картины жизни казались ему настолько живыми, что он мгновенно снова пережил все то, что длилось когда-то долгие дни и ночи.
Когда Космин приехал из города Б. и поступил на юридический факультет, он был беден, плохо одет и твердо намерен хорошо учиться. Как прекрасна была его первая мечта: терпеть лишения, бороться и победить, а перед победителем люди ломают шапки. Теперь же горькая бедность прошла, но вместе с ней улетучились и прежние иллюзии.
Когда Космин переступил порог юридического факультета, одет он был хуже всех. А какое это имеет значение? Он будет первым на экзаменах. Сначала его девиз: «А какое это имеет значение?» был для провинциала лучшим утешением, но через несколько недель он начал утрачивать свою прелесть. Однажды, возвратясь в свою убогую каморку, Космин раскрыл учебник римского права, но после нескольких минут чтения черные строки учебника начали сливаться у него перед глазами. Ведь на однокурсниках Космина всегда были чистые сорочки, костюмы, сшитые по заказу, и начищенные башмаки. У всех у них были золотые часы с золотыми цепочками. Все они щеголяли в перчатках, носили портфели. Он же ходил в старом, когда-то черном сюртуке, в потертых брюках, в стоптанных, башмаках и в помятой, неопределенного цвета, рубашке. На этот раз излюбленное выражение: «Какое это имеет значение?» его опечалило. Строки учебника римского права начали прыгать, глаза полузакрылись, и вокруг букв закружились фантастические голубые искры. Почему, когда однокурсники начинают спорить по тому или другому правовому вопросу, как это обычно бывает на первом курсе, почему никто из них не обратится также к нему и не спросит и его мнения? Почему, когда они выходят с занятий, то идут все вместе, споря, а он остается один позади, держа в руке конспекты, завернутые трубкой в дешевую синюю бумагу. И почему они толпятся вокруг какого-нибудь ничтожества, затянутого в новенький сюртук из тонкой материи? А преподаватели? Один спотыкается в латинских цитатах, всегда путает времена, другой читает лекции, пользуясь пожелтевшими шпаргалками двадцатилетней давности; даже и они не обращают на него внимания, как будто не замечают его присутствия в аудитории. Ах! Это совсем не ребяческая обида. В гимназии было то же самое. Чем хуже ты одет, тем суровее и несправедливее к тебе относятся. Семь лет он получал вторую премию только потому, что первая незаслуженно доставалась его богатому однокласснику, сыну вице-президента торговой палаты. Да это и не удивительно, ведь тот приходил в лицей разодетый как кукла, с прилизанными на прямой пробор волосами. «Какое это имеет значение?» — повторял Космин семь лет. А здесь, на факультете, он разочаровался в своем девизе уже через несколько недель, как разочаровываются какой-нибудь игрушкой в определенном возрасте. В гимназии выражение: «А какое это имеет значение» было сильно, как иллюзия для ребенка. Никто не мог быстрее Космина решить на доске алгебраическую задачу. Никто лучше него не умел правильно нарисовать любую модель на уроке физики. И кто лучше всех отвечал на любые вопросы, как не Иоргу Космин? Теперь же все не то. В университете верховодили глупцы; глупость роскошно одета, имеет влиятельных родичей, а ты в своих лохмотьях должен сидеть смирно или старательно конспектировать лекции, когда те, другие, с важным видом только притворяются, что тоже записывают лекции. На факультете, ты уже находишься в обществе, где о людях судят по внешности. Ни у кого нет времени, чтобы узнать тебя получше, распознать тебя. Эх! Чего бы не отдал Космин, чтобы хоть раз, всего один-единственный раз был для всех устроен конкурс! Но ведь конкурс — это для детей. В обществе все решает внешность, и девиз: «А какое это имеет значение?» становится смешным. Пятьдесят лей в месяц совсем не достаточно для покрытия всех расходов: на квартиру, на питание, одежду, книги.