Выбрать главу

— Бедный отец!

В печи пылает огонь. Сквозь оконные стекла едва виднеются холмы, покрытые снегом.

— В летнюю страду отец домой совсем без сил приходил; мы, бывало, поедим как следует, потом выйдем отдохнуть на завалинке. Он сажает тебя на колени и играет с тобой, сказки рассказывает, смеется, а ты теребишь его за бороду. И не раз сиживали мы так до полуночи. Я, бывало, гоню: «Иди спать, Киву!» А он в ответ: «Станка, ну посидим еще немного, я просто оживаю, на вас глядючи!» Не жизнь была, а сущий рай! А потом появился в наших краях трактирщик — этот Иуда-пришелец. Не в добрый час нагрянул он. Одолела саранча, засуха, напал на скотину мор. Э, да что и говорить, родимая! Чего только не натворил за год кровопийца этот! Затаскал отца по судам и вконец разорил. А Киву был вспыльчивый, горячий, и уже в ту пору его кашель мучил. Он все воевал с корчмарем и вскоре от горя совсем свалился. Перед смертью стиснул Киву мне руки, будто клещами, и все звал тебя, а сам мечется, горит, как в огне… «Еще б два годочка пожить… чтобы вы не остались нищими…» — только и успел сказать и отдал богу душу.

Матушка Станка заплакала, крупные слезы катились из ее глаз, падали на шесток, и от горячего кирпича поднимался пар, исчезая в печи.

— Не плачь, матушка! — воскликнула Султэника, порывисто вскочив на ноги. — Я подожгу их… чтобы они сгорели… как мыши! Ведь не все еще из рода Киву умерли!

Матушка Станка остолбенела, до того грозный вид был у Султэники, так пылали ненавистью ее глаза. Часто моргая, старуха сказала с глубокой набожностью:

— Перекрестись, доченька, перекрестись, родная; злая мысль у тебя мелькнула… гони прочь нечистого!..

Склонив голову, старуха трижды прошептала: «Во имя отца, и сына, и святого духа, аминь!»

Мать и дочь успокоились. Султэника подбросила в печь полено. Старуха подлила в лампаду масла и приложила ко лбу пальцы, которыми она прикоснулась к лампаде, горевшей перед иконами.

— Хочу попросить я тебя, матушка… Сегодня Николин день, хочу и я попытать милость божию… Позволь мне не ложиться, пока петух не пропоет три раза… Может, Николай чудотворец подарит нам хоть малый кошель с деньгами; ведь вот у вдовы, о которой в священной книге-то говорится, было три дочери, и всем трем святой Николай помог.

Матушка улыбнулась, хотя на душе у нее было тяжело.

— Ну что ты, милая, мир теперь погряз во грехах, вот милосердный и не творит больше чудес. Прежде еще можно было терпеть, а теперь уж невмоготу, видно скоро настанет день страшного суда… хлынет дождь огненный и кипящая сера… И возгласят ангелы божьи: «Восстаньте, мертвые, из гроба!..» Отвернулся господь от нас, грешных!..

— А все-таки попытаю-ка я счастья…

— Хорошо, Султэника, будь по-твоему, — согласилась матушка Станка и, три раза перекрестив подушку, закуталась в одеяло.

Станка громко храпела; время от времени она шевелила губами и вздыхала.

VI

Каждый вздох матери словно душил Султэнику. Тяжелые думы теснились в ее голове. Мысли о земном перемешались с мыслями о небесном.

Кто на свете не познал страданий любви, положивших начало человеческому роду со всем его добром и злом? Всем суждено испытать эти муки, как бы они ни старались от них уберечься!

Султэника бродила как тень, но не в ворожбе тут было дело; если уж любовь одолеет, то ничего не поделаешь, хоть режь себя и посыпай раны солью, хоть клади на грудь раскаленные угли — все напрасно, никакие телесные пытки не могут сравниться с любовным огнем, коли это истинная любовь. Именно такие страдания и суждено было испытать Султэнике: да, уж она не походила на тех равнодушных, толстокожих женщин, которые никогда не загораются, а только тлеют, как сырой пень! Нет, не так любила Султэника!.. Если бы даже закрутил ее бешеный вихрь или она попала бы в змеиное гнездо — даже тогда она ни на минуту не забыла бы о своей любви… кто-то властно вошел в ее сердце… ей все чудится чье-то лицо, глаза… кто-то жарко целует ее… и словно кто-то крепко-накрепко связал ее и берет, тащит, уносит туда, куда рвется ее сердце… Султэника без памяти полюбила Кэпрара Дрэгана.