Наконец, сегодня, в седьмом часу утра, когда Космин на цыпочках сходил по лестнице, у него на миг замерло сердце. Старик громко разговаривал сам с собой. Он слышал его отчетливо, и до сих пор в ушах звучат его последние слова: «Под-лы-й секретариата сберег мои деньги и отнял мою честь!» Взрыв хохота, и опять тишина.
Космин бросился бежать, да, он убежал, но сердце у него колотилось, пока он не встретился с Кандианом.
Счастлива или несчастлива такая жизнь? Вот вопрос, над которым Космин ломал себе голову, возвращаясь в ресторан. Он решил накуриться и напиться, напиться до бесчувствия, чтобы обо всем забыть.
Одиннадцать часов вечера. Космин уселся за столиком в глубине сада и попросил бутылку красного вина. Посетителей оставалось мало. Все пили, разговаривали, смеялись, кричали. Принц еще не ушел. Он сидел за столом между двумя офицерами. К нижней губе у него прилипла погасшая сигарета. Время от времени принц кричал на младшего лейтенанта, который, издеваясь, дергал его за бороду: «Оставь меня, отстань же! Глаза бы на тебя не смотрели, убирайся, мерзавец!» Динику начал играть «Жаворонка». В саду стоял тяжелый запах вина, табака и кухни. Мокрые столики были залиты кофе. Оставшиеся клиенты требовали вина, папирос, кофе, коньяку. Не оставалось ни одного посетителя, который бы не подносил к губам кофе с коньяком или стакан вина с сельтерской водой. Космин спросил вторую бутылку вина. Открывая вино, кельнер с любопытством посмотрел на него. Он никогда не видел, чтобы Космин пил так много и жадно. Тот быстро выкурил сигарету, сразу же закурил другую, третью, потом попросил дорогих папирос.
Третья бутылка. Космин пил торопливо и нервно; глаза у него покраснели и слезились. В ушах стоял тяжелый звон. Ни разу он не чувствовал такой боли в висках. Что может случиться? Разумеется, ничего… Какой чудак! Он, такой молодой и сильный, испугался больного и сумасшедшего старика!.. Цвет и сила голубых глаз погасли… Все это ребячество… Их очарование не что иное, как прихоть собственного воображения. Что такое любовь? Прихоть? Болезнь? Фу, какое мерзкое вино… Конечно, ненатуральное. Разбавлено чем-то… Разве он много выпил, что захмелел? Ерунда. О, он может выпить гораздо больше… Ведь он молод… Подать четвертую бутылку! Каким смешным выглядит все, что мелькало в его голове. Настоящая чушь!.. Это искусство жизни, великое искусство, которое он только теперь понял. Вон там принц, с каким искусством он позволяет другим смеяться над собой ради того, чтобы пить их вино. Какой артист своего рода!.. А собственно говоря, как добились миллионов столько глупцов?.. Разве нет политических деятелей, обязанных женщинам своим высоким денежным и общественным положением?.. Законы бессильны перед этими узурпаторами… Добродетель склоняется перед пороком. А мальчишка, который напичкал свою голову хотя бы целой библиотекой, кем он может стать? Лишь служащим «с тремястами в месяц»?.. Что за черт, ему словно слышится голос и смех Кандиана!.. Да, это вино ненастоящее!.. Еще один стакан, но последний, не как до сих пор… Кандиан все же циник… И как это можно испугаться старика?.. К тому же что я ему сделал?.. Обманул его?.. Нет… Это естественно и справедливо… Пусть никто не женится в пятидесятилетнем возрасте на красивой, здоровой, семнадцатилетней девушке… Что? Кажется, семнадцати, говорила ему Саша… так и есть… Разве не возмутительно такое сочетание, семнадцатилетней с пятидесятилетним? Пятьдесят, кажется так говорила ему Саша… И кого же он обманул?.. И кто обманул первый? Старик. Он обманул природу, которая потом дала знать о себе… Он мучил столько лет, и каких долгих лет, молодую, красивую и вполне здоровую женщину. Если так, то порок благороднее добродетели… Добродетель здесь была бы противоестественной. Грех? Разве грешно, если он вырвал жертву из рук Кащея?.. Венера рядом с трупом!.. Как это нелепо!.. смешно!.. (Смеясь, Космин закурил снова.) Ей-богу, смешно!.. Каков он был в первую, свадебную, ночь… Ей-богу, смешно… Это совсем не грустно… «Великое искусство в том, чтобы отшвырнуть труп и отомстить за оскорбленную природу!» Не произнес ли он эту мысль вслух?
— Что прикажете, господин Космин? — спросил его заспанный кельнер с салфеткой, перекинутой через левое плечо.
— Счет!..
Уплатил. Сам не знает, сколько. Вслед ему послышался сиплый голос принца:
— Уф! Ну и дубина! Иди прямо! Марш! Прямо, цыпочка, а то уморишь меня!
— Кому это он? Мне! Не думаю, — бормотал Космин. — Какой артист!.. Какой большой артист — в своем роде!..
Он решил идти прямо и быстро. Даже речи быть не может, что он окажется таким трусом, чтобы бояться старика. Пусть тот только попробует! Он заскрежетал зубами, поднял и с размаху опустил кулаки, как будто ударяя кого-то. Кровь бросилась ему в голову.