— Прошу тебя… Ты должен пойти… — ласково уговаривала Саша.
— Да, ты права. Я должен пойти. Скажи этим господам, что я сейчас приду, — ответил Космин, не отрывая взгляда от окна.
— Иду, — благодарно, почти весело воскликнула Саша.
Саша ушла. Космин посмотрелся в зеркало. Худой, бледный, с покрасневшими веками. Он причесался и вышел из комнаты.
Открыл дверь библиотеки. Тяжелый запах цветов и свеч. Он увидел его! Да, они увидели друг друга! Холодный пот покрыл Космина от головы до пят. Какой громадный нос!.. Один глаз вытек, и на его месте приклеен кружок красноватого пластыря. Другой глаз был слегка приоткрыт, а в глубине его что-то поблескивало, или ему это казалось? Этот глаз был ужасен. Если бы никого не было, он бы убежал… «Жал-кий секретарь» — еще звучали в его ушах последние слова покойника… Что за голову он носит на плечах? В ней говорят все: и мертвые, и живые, и этот ликующий демон… Что с ним, он помешался? Эта мысль встряхнула и ободрила Космина, и он направился к своим приятелям. Подал им руку. Только бы она не задрожала! Нет, не задрожала; эта смелость присуща любому человеку в трудные минуты.
В библиотеке несколько женщин разговаривали стоя. Какая-то старуха, с пучком чебреца в руках, стояла у изголовья усопшего.
— Как вы себя чувствуете, господин Космин, после бессонной ночи? — тихо спросил его Лудовяну.
— Дорогой господин Космин, — улыбаясь, обратился к нему инспектор. — Я узнал от Кандиана, что вы уже два года как знакомы со стариком, вы жили под его покровительством…
Да, он знает его… это так… Под его покровительством… Ну так что же?.. Куда он клонит? О чем хочет спросить?..
— Да, — ответил Космин, — знаю его два года, он был связан с моим отцом…
Конечно, в нем сидит кто-то посторонний, который говорит: «Только с твоим отцом?» Нужно взять себя в руки, с этими людьми голову теряешь!
— Прекрасно, господин Космин, — продолжал инспектор. — Вы были с ним хорошо знакомы. Я уполномочен господином министром выступить с речью на похоронах уважаемого профессора. Если разрешите, я вам кратко и тихо изложу план своего выступления. Мне хотелось бы воспользоваться вашим мнением, поскольку вы знаете того, кто всю свою жизнь боролся «за порядок при помощи дисциплины и за прогресс при помощи просвещения».
Лудовяну пристально посмотрел на него. Эта фраза взята у него, но ради приятеля… Ведь и он позаимствовал у школьного инспектора образ Брута, несмотря на то, что какое-то высокопоставленное лицо указало ему, что Брут принадлежит к демагогам.
— Я начну с человека в себе, — продолжал инспектор, взяв Космина за пуговицу его сюртука, — с человека в себе. Кто он был, кто он сейчас и кем будет завтра? В этой части речи я остановлюсь на добродетели. Добродетель — это доминирующая черта в человеке, который уходит из жизни, оставляя безутешную жену…
«Он мне еще всю речь сейчас отбарабанит!» — подумал Космин. Просто невыносима эта комедия, которую разыгрывает перед ним этот картежник, всю ночь мошенничавший в карты.
— Безутешную жену, — продолжал инспектор, — и двух безутешных осиротевших дочерей, оставил безутешными всех тех, над которыми он простер свою щедрость…
— Эта часть сойдет, — прервал его Космин, задыхаясь от духоты. — Вторую часть…
— Сию минуту. Старика я хочу сравнить с героем первой эпохи римской республики, хотя бы с Цинциннатом. Жену я сравню с почтенной матроной, идеал которой только домашние лары[26]. (Слово «лары» было произнесено грубо, неумело.) Для нее все сводится к безупречной чистоте домашнего очага, к воспитанию детей в добродетели.
Космин через стекла книжного шкафа читал: «Виргилий Марон, Марк Туллий Цицерон». Инспектор дернул его за рукав. Чистота, добродетель, домашние лары — он должен был выслушать все это.
— Думаю, что достаточно, — заметил Космин инспектору. — Эта часть будет превосходна.
— И для чего я приведу все эти сравнения? — повысил голос инспектор. — Для того, чтобы прийти к заключению, что под современным небом существует еще древний храм, храм добродетели: дом Малериана! А потом в своей надгробной речи я обращусь непосредственно ко всем знавшим его (инспектор вошел в раж: в комнату вошла молодая элегантная особа) примерно так: «Его друзья, скажите, чем является его дом?! Дети его великодушия, скажите вы, где любимое жилище добродетели?!» (Заметив, что вошедшая элегантная особа не слушает его, он понизил тон.) И закончу, призывая господа бога, чтобы все очаги были такими, как дом Малериана, во имя расцвета и славы румынского народа.