— Слышь, Саша, а кто это был тот, в церкви святого Георгия? Вот уж избави бог, к чему привязался. Да даже если бы дядя Паул и родился не тогда, а тогда, то что же из этого? Прости, господи, меня, грешницу, но ведь смех разбирает.
Фирика начала смеяться и креститься. Выпила еще один стакан. Загрустила. Поднесла к глазам салфетку. Начала плакать, вздыхать и приговаривать:
— Только подумаю о дяде Пауле и сразу… Какой был человек, Саша!.. Какой человек!.. Именье, дом, виноградник, деньги, трудовые деньги… и как раз, когда мог бы наслаждаться всем этим… выдать замуж дочерей… Ох, Валерия, ох!
Валерия тоже плакала, хотя ни о чем не думала.
— Плачь, Валерия, плачь, дочка, — вздыхая и охая, причитала Фирика, — то, что ты потеряла, того уж больше никогда не найдешь!..
«Потерять то, чего уж больше никогда не найдешь!» Эта фраза взволновала Сашу, и, видя, что сестра смотрит на Валерию, она тихо и нежно, как в счастливые вечера, спросила Космина: «Ты болен? Скажи мне, что с тобой?»
Космин попросил разрешения покинуть их.
У порога его комнаты Саша взяла его под руку.
Он весь задрожал, будто дотронулся до змеи. Саша посмотрела на него горящими глазами.
— Ты болен? Жорж, что с тобой? Позвать доктора? Приготовить тебе чаю?.. Я принесу его попозже… ты болен… у тебя жар!..
Она говорила свистящим шепотом, не отрывая взгляда от его глаз.
Космин высвободил свою руку и, открывая дверь, ответил:
— Прошу тебя, очень прошу, пусть в этот вечер ко мне никто не приходит. Я устал. Ни доктора, ни чаю, ничего, ничего, ничего!
Космин заперся в комнате. Саша долго смотрит на дверь. Никогда он не был таким резким и нервным. «Никто!..» Но каково же ей знать, что он болен, и не заботиться о нем?! Инспектор так много наговорил… это взволновало его… да… покой ему поможет.
Космин зажег свечу. Расхаживает по комнате. В голове громоздятся впечатления, обрывки мыслей. Ему хотелось бы остаться одному в необъятной степи, чтобы не видеть людей, не слышать движения. Лечь средь пустынной степи, уснуть и больше не проснуться. Не чувствовать, не желать, не видеть ничего, кроме бесконечного простора земли.
Весь мир смеялся над ним, кроме одного-единственного существа! Только те ясные и голубые глаза плакали от жалости, от любви, от боли… От какого невыносимого сна он пробуждается! Нет, это был не сон, а действительность и позор! Он обогревался в доме старика, насыщался за его столом… И он же, который остался в живых, что сделал? Поджег его дом? Отнял его имущество?.. Он насмеялся над его жизнью, а затем сунул ему в руку револьвер и сказал: или застрелись, или увидишь, как твой дом станет домом терпимости. Несчастный избрал смерть, а он, грязный, продавшийся человек, остался хозяином в доме, в который не принес ничего, кроме позора! На глазах великодушного старика и этого божественного создания никогда не совершалось преступления, более глупого в начале и более отвратительного в конце!.. Ошибся?.. Один раз, второй, десятый раз… Он должен был остановиться… Должен был уйти не медля, не оглядываясь. Не тут-то было, — он хладнокровно, равнодушно развлекался, блаженствовал, чувствовал себя счастливым, успокаивая себя мыслью, что мстит старику за поруганную природу. Он верховный судья? Он?.. Безвольный, никчемный, бесчувственный, опустившийся пьяница, грязный паразит!
Космин остановился посреди комнаты и, обведя ее помутневшими глазами, обеими ладонями ударил себя по лицу. Из глаз брызнули искры.
Он действительно слышит или ему кажется? Кто-то стучит в дверь… Лишь бы она не посмела войти! Он был в состоянии рассказать ей все, что они сделали, и спросить ее: какими словами назвать их дела?.. Стук повторился… На кладбище все еще раздается «Вечная память!» А она стучится к нему в дверь. Если так, то пусть войдет и скажет ему, как называется то, что они совершили: безумие или преступление? Космин ринулся к двери и рванул ее так, что ударил о стену. Он лишился разума?.. На него смотрели глаза Малериана!..
Ноги Космина подкосились, он оперся об угол печи, уронил голову на грудь и пробормотал:
— Пожалуйста, барышня, пожалуйста…
Перед ним стояла Джелина в траурном платье, в котором она была на кладбище.
— Господин Космин, — сказала Джелина, и ее чистый голос задрожал, как сопрано в соборе, — я хотела поговорить с вами как можно скорее и откровеннее. Мама легла, Валерия спит…
Джелина покраснела, поднесла к глазам платочек и на мгновение остановилась. Космин со спокойствием человека, который уже ничего не чувствует, подал ей стул и попросил сесть и говорить, так как он «с удовольствием выслушает ее. Как же, конечно! С удовольствием…»