«Ну, коли так, то я рада была бы и ребятенку с кулачок величиной, лишь бы слышать, как он говорит мне «мама», ведь такая в избе пустота, когда в ней только старик да старуха».
«Ну, а если он будет не с кулачок, а еще меньше?»
«Ну что ж, я и такому буду рада».
И старуха захихикала:
«Ну и дуреха же я!»
«И впрямь дуреха».
«А если бы мальчик был с горошинку?»
Старуха засмеялась, запрокинув голову, но тотчас вздрогнула, услышав за дверью тонкий, обиженный голосок:
— А если он будет величиной с зернышко?
Старуха посмотрела по сторонам и, не увидев никого, перекрестилась.
— Ну что ж, — продолжал тот же голос, — я вижу, тебе не нужны дети.
Собралась старуха с духом и сказала:
— Нет, нужны… но где ты… кто ты?
— Кто я? Я — Негиницэ[27], мысль людская. Я очень маленький и могу залезать людям в уши и подслушивать их мысли. Вот только что я сидел у тебя в правом ухе, а потом перебрался в левое, и уж как я хохотал, когда подслушал, что тебе взбрело на ум.
— Ну вот еще, выдумал. Что это мне взбрело на ум? Ровно ничего!
— Неправда, — смеясь, ответил Негиницэ, — человек говорит не все, что думает. Если бы я не шепнул тебе, что засохшее дерево уже не дает плодов, ты бы бог знает что еще могла сказать…
Старуха вспыхнула, как огонь.
— Не стыдись, матушка, не надо. Таков уж человек. В детстве он проказничает, потому что мал еще, в молодости совершает безумства, потому что молод, а на старости лет ему остается только мечтать о безумствах, потому что он уже не может их совершать…
Старуха осмелела и, потеряв терпение, крикнула:
— Ну-ка замолчи, Негиницэ, да покажись-ка, я хочу тебя видеть!
И тотчас она услышала такой звук, словно стрекоза пролетела или пчела прожужжала, и почувствовала на своей руке какую-то теплую капельку.
— Вот и я!
Бедная женщина широко раскрыла глаза: если бы даже разверзлись небеса, то она не удивилась бы так, как в тот миг, когда увидела у себя на руке такое чудо.
Негиницэ был красив, как драгоценный камень, и мал, как зернышко; глазки у него были точно синие искорки, а ручки и ножки тонкие, словно паутинки.
Старуха хотела было поцеловать Негиницэ, но он быстро вскочил ей на нос, а потом опять спрыгнул на руку.
— Тише, мама, тише, не раздави меня, — испугался он.
— Дай я тебя поцелую: ты всю избу будто солнцем озарил, когда сказал мне: «мама».
— Осторожнее, не проглоти меня.
Старуха поцеловала его.
— А как же ты ешь, Негиницэ, родненький мой?
— Я-то? Да я воздухом сыт. Вот до сих пор ел за королевским столом и никто не знал об этом; и как я смеялся, когда видел, что все трепетали перед королями, а я прогуливался себе у них в ушах и узнавал все их мысли.
— А как они живут, дорогой? Почитай не жизнь, а сплошной праздник?
— Куда там! Они умирают от обжорства, а бедняки — от голода. Беднякам плохо оттого, что им некому приказывать, а королям плохо, потому что надо приказывать очень многим. Простолюдины хватают тебя за шиворот и предают справедливому суду, если ты их обманываешь, а короли лишь поддакивают тебе, и больше того, они знают, что ты их обманываешь, но молчат, примиряются с этим — и пальцем не пошевельнут: как шло, дескать, все в государстве, так пусть и идет.
— Послушай-ка, Негиницэ, но ведь тебе надобен целый год, чтоб пройти тот путь, который человек проходит за один день.
— Да вовсе нет. Я отдаюсь на волю ветра и плыву по воздуху, как по волнам. Иногда я перегоняю ласточек и несусь, точно серебряная стрела.
— А старик-то мой как обрадуется, — сказала старуха, — когда узнает, что и у него теперь будет мальчик. Нынче вечером он напьется на радостях.
— Что и говорить, — ответил Негиницэ. — Я хочу видеть отца сейчас же, сию же минуту.
Как услышала старуха слово «отец», порадовалась за старика своего и сказала Негиницэ:
— Наше гумно далеко отсюда — вон там, на широком, большом холме. Как заметишь шесть гнедых, что молотят пшеницу, так остановись — там и найдешь моего старика.
— Ну, я пойду, — сказал Негиницэ.
И, когда старуха открыла дверь, он, вытянув ручки и ножки, бросился в волны ветра и исчез, как искорка.
По пути встретил Негиницэ стадо коров. Он был страшный озорник — прыгнул в коровий след на дороге и давай кричать:
— Эй, пастухи, вытащите-ка меня из этой преисподней, и я исполню все ваши желания!
Пастухи оглянулись на голос и подошли к Негиницэ, а один из них, самый злой и глупый, захотел его раздавить да что есть силы как даст ногой об землю! А Негиницэ быстро отскочил, и пастух, сильно ударившись, вывихнул себе ногу и застонал. Остальные же пастухи принялись колотить по земле дубинками да так колотили, что после каждого удара половина дубины со свистом отлетала в сторону.