— А может, коврига! — сказал другой малыш.
Запах теплого хлеба наполнил двор. Жена сказала крестьянину:
— Печь слишком уж раскалилась, надо бы немного приоткрыть заслонку.
— Приоткрой, — сказал крестьянин, отирая пот и дрожа от страха.
Жена заглянула в печь и удивленно сказала:
— Посмотри-ка, что-то уж больно быстро!
— Да что мне смотреть, жена?
— Как что? Поросенок зажарился, а ковриги спеклись.
— Спеклись?
— Да что это с тобой такое, спрашиваешь, как дитя перепуганное!
— Ничего!..
Схватившись за грудь, крестьянин нащупал за пазухой кошель. Холодная дрожь охватила его с ног до головы. Но, заметив, что один из малышей уселся на корточки и с жадностью вдыхает теплый запах, идущий из лечи, он посмотрел на жену и сказал:
— Будь что будет, жена! Поросенок и ковриги готовы?
— Как это — будь что будет? Сам небось видишь, что они готовы!
И, сунув лопату в печь, она вынула поросенка, а потом и четыре ковриги.
— Дай-ка мне полотенце, я подыму противень.
— Я потерял полотенце, жена.
— Как это потерял?
— Ну как: свое всегда пропадает, а что чертом дадено — остается.
— Это еще что такое?
Дети наелись до отвала и заснули, растянувшись на спине. Двое спали на завалинке, а пятеро в избе.
Крестьянин пошел за избу, лег, положив руку под голову, и уснул. Во сне он видел отары овец, стада коров, табуны лошадей… И все это принадлежало ему одному. И снилось ему, что он говорит жене: «Вот видишь, все же есть на свете удача!» А жена отвечала ему: «Это дьявольская удача».
Луна белела на небе, как кружок, вырезанный из бумаги. С востока лился поток света. Крестьянин в испуге проснулся: у него было такое чувство, что все это добром не кончится.
«Посмотрю-ка еще раз в кошель, — подумал он, — схвачу чертенка покрепче да стисну ему глотку, чтоб он лопнул».
Мужик вытащил кошель и заглянул в него. И что же он увидел? Вместо чертенка в кошеле были золотые монеты, сверкавшие, как раскаленные уголья. Измученный крестьянин в испуге бросил одну пригоршню монет на восток, а другую на запад, приговаривая:
— Убирайтесь к черту, чертовы деньги!
И не успел он договорить, как увидел, что с востока движутся к нему отары белых овец, а с запада — отары черных; они текли в туманной дали, напоминая бесконечные реки, покрытые барашками волн. Блеяние овец разбудило людей. Отары окружили дом, опоясали всю деревню, и все же им не хватало места. Длинноволосый пастух в огромной, как ведро, шапке, подошел к крестьянину и сказал:
— Здравствуй, хозяин, это все твое — все, что ты видишь!
— Мое? Не может быть. Я нищий.
— Твое, — ответил пастух, — потому что наш хозяин, умирая, сказал нам: «Отправляйтесь в путь с востока и с запада, и подарите овец хозяину того дома, где белые отары встретятся с черными…
Позабыв все от радости, крестьянин бросился к жене:
— Эй, жена, все что ты видишь, это наше!
— Ох, да это проделки дьявола! — ответила жена.
— Чьи проделки?
И удачливый крестьянин вспомнил о кошеле и подумал: «Как бы мне избавиться от него, а отары овец себе оставить?» Он посмотрел за пазуху. Кошель был там, плотно набитый золотыми монетами, которые он разбросал по сторонам. Но страх страхом, а человек остается человеком. Вот и думал крестьянин.
«А что, если я вытащу из кошеля деньги, а уж потом от него избавлюсь?» И он взял пригоршню монет и бросил часть на север, а часть — на юг. И с севера тотчас показались стада коров, а с юга табуны лошадей.
Когда крестьянин проснулся, у него не было даже горсти кукурузной муки, а теперь, когда он собрался укладываться спать, он стал самым богатым человеком на свете.
— Видно, это и есть удача: то крадешь, то черту душу продаешь… — сказал счастливец, обливаясь холодным потом.
— Входи в избу, муженек, — я тебе постелила мягкую перину и положила большую подушку под голову.
— Не хочу, жена.
— Да что ты, под вечер прохладно, ночью подмораживает, а к утру иней выпадет. Входи в избу, муженек.
— Ничего, овцы согреют меня своим дыханием, а бубенчики их разбудят меня раньше, чем седой иней покроет отары.
— Ну, тогда, муженек, я лягу спать на дворе, рядом с тобой, — весело сказала жена, хватая его за рукав рубахи.
— Нет, жена…
— Ну, муженек, у нас всего-то семеро едоков. Право же… надо, чтобы был чет… ведь господь все сотворил парами…
Но муж противился.
Опечалилась женщина и, входя в избу, сказала:
— Все равно нипочем не успокоюсь, пока не будет четного числа… четырнадцать куда лучше, чем семь!