Ах, если бы упасть перед ней на колени, поцеловать ее ноги и признаться во всем!.. Нет, лучше броситься в реку!.. Или убежать куда глаза глядят, чтоб и след простыл…
— Доченька, радость моя! — шепчет матушка Станка, прижимая голову дочери к своей впалой, изможденной груди.
Султэнику жжет эта чистая ласка. Она вырывается из объятий матери, бросается на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, заливается горючими слезами.
Недаром Дрэган Кэпрар побился об заклад с Ионом Чиаушу, что уломает Султэнику. Добился своего — и бычка выиграл, и у парней в почете! Как гордо он будет теперь покручивать усы, бахвалясь в кругу приятелей! Теперь сам черт ему не брат. И даже широкий постоялый двор покажется ему тесным. А с девушкой он распростился — скатертью дорожка! Кто-кто, а уж он на бесприданнице не женится! Каждому свое счастье. Чего ей хотелось, то и получила. Что ж, разве ее от этого убыло? В Бухаресте он многое повидал, погулял вволю. Уж не зевал! Вот в казарме денщик Негоцой болтал что-то даже о жене господина майора. Небось он-то, Кэпрар, не попал бы в такую переделку, как младший лейтенант. Бог мой, как избила его благородие содержанка! На другой день, во время поверки, под глазами у него были огромные синяки.
О-го-го! Нелегко досталась Кэпрару победа над Султэникой, но уж впредь все пойдет как по маслу. А со старой ведьмой и ее пичужкой он быстро разделается!
У Митраны Тэлугэ посиделки, да еще какие! На круглом столе с тремя ножками горят две сальные свечи. Нет ни одного парня, а то не пришли бы ни дочь попа, ни дочь старосты.
И у молодых женщин, и у девушек на коленях вороха кудели. Надоедают всем девчонки-подростки, которые еще не заневестились, но очень уж любят толкаться среди взрослых.
Ленивое жужжание веретен перемежается взрывами хохота. Котенок с розовыми ушками и с глазками, сверкающими, как две искорки, перепрыгивает от одного веретена к другому, хватая их своими озорными лапками. Двое малышей с взъерошенными волосами ждут, пока тетушка Митрана вытащит из золы картошку, а из котла тыкву. Они шмыгают носами, когда к потолку поднимается сладкий запах тыквы.
— Так-то оно, девчата, — заговорила сестра Чиауша, — Султэника теперь хнычет! Вишь ты, как высоко занеслась — думала, Дрэган на ней женится! Но Кэпрар не дурак, никогда и не узнаешь, что он еще выкинет. Вот побился об заклад с моим братом и выиграл у него самого жирного бычка!
— Еще бы, — пронзительно закричала Митрана, — даже жар-птица в сети птицелова попадается! И свей она себе гнездо хоть на колокольне или под крышей примэрии придет время — все равно она запоет, ведь так уж суждено!
— Погоди, Митрана, милая, — вмешалась Марика, дочь старосты, подталкивая поповну, — ведь и охотник говорит птице:
Сколько ни ликовать, а смерти не миновать. Ты говоришь одно, я — другое, — как кому бог на душу положит.
Марика — красивая девушка. Ростом не вышла, но это не беда; мал золотник, да дорог, — с ней всегда светло и радостно. Засмеется Марика, зубы так и засверкают, белые, ровные, как жемчуг. Лицо у нее продолговатое, волосы белокурые, глаза голубые; она как юла вертится среди подружек. На шутку она бойко отвечает острой шуткой, рассказывает всякие небылицы, старинные веселые прибаутки, да так складно — будто по писаному читает.
Слова Марики как крапивой обожгли Митрану. Она кашлянула, забормотала что-то себе под нос и пошла поглядеть, готово ли угощение, которое полагалось подавать по доброму старому обычаю.
Сафта, жена Гицэ, продолжала:
— Пойдет теперь молва, как о попе-расстриге! Ну и честь для Султэники, нечего сказать! Лицо-то у нее праведницы, а душа — черная.
Не успела она еще закончить, как Катрина Пырвуляса, сидевшая в стороне от других, прошептала на ухо Мире:
— Вот, кумушка, каковы люди-то! Слышала, что Сафта говорила? А у самой-то уж большенький мальчишка, и родился, слышь, через четыре месяца после свадьбы с Гицэ. Скоро и второй будет, вот только от кого… неведомо, об этом многие поговаривают… Дядюшка Гицэ простак, что ему до людской болтовни!.. Пока своими глазами не увидит, не поверит… Да и тогда, пожалуй, усомнится…
— Твоя правда, Сафта, — поддакнула рябая Илинка, — и я тоже думаю, что Султэника плохо кончит. Теперь уж пусть не надеется грех покрыть, никто ее из грязи не вытащит. Лучше пусть привяжет себе к шее камень потяжелее да прямо в реку, — что ж всю жизнь-то грехом своим мучиться.